Викинг. Бог возмездия - Джайлс Кристиан

– Я не хотел бы с ними сражаться, – сказал Сигурд, понимая, что поступает великодушно, однако в его словах было много правды.

Он видел, что немолодые мужчины содержали в порядке свои бриньи и оружие и оставались гордыми воинами. А гордость делает людей сильными, пусть у них на плечах и лежит бремя прожитых лет.

– Они полны горечи, как старое пиво, Сигурд. – Тенгил указал рогом в сторону низкого стола и походных сундучков. «Теперь они стали земляными сундучками», – подумал Сигурд. – Я слышу, – продолжал сын Хакона, – как они сидят и говорят о своих друзьях, пьющих мед в чертогах Бога-Копьеносца, и без конца вспоминают старые битвы, словно овцы, каждый день бредущие по одной и той же тропинке. Иногда мне кажется, что они делают это специально, чтобы пронять меня.

Мимо Сигурда пробежала еще одна мышь. Тенгил выругался и швырнул в нее рог, однако она исчезла. Женщины даже не повернули головы и продолжали свою работу.

– Они не дают мне покоя, Сигурд. Ты думаешь, я слабый человек, который не испытал и половины того, что довелось увидеть им? – Он посмотрел на Хаука и людей, стоявших за плечом Сигурда, но они молчали. – Их разговоры – не более чем блеяние овец. Я владею тут всем, а у них есть лишь скамья и клятва, навязанная живым трупом.

– Присоединяйся ко мне, Тенгил Хаконарсон, – предложил Сигурд. – Привези в это темное место сияющее серебро. Создай собственную сагу, чтобы люди смотрели на тебя не только как на тень великого отца.

Тенгил почесал мягкую бороду и посмотрел на Фьёльнир, сидевшую на руке Сигурда.

– Ты сошел с ума? – спросил он, снова переводя взгляд на незваного гостя. – Так вот почему ты носишь на руке ворона? – Соединил указательный и большой пальцы. – Ярл Рандвер раздавит тебя, как вошь. Как и конунг Горм. Могу спорить, он даже не знает, что ты жив, и в любом случае, его это не интересует.

– Он знает, – сказал Сигурд.

– О, теперь я понимаю, – сказал Тенгил. – Ты мечтаешь умереть как воин, потому что скучаешь по отцу и братьям. Ты хочешь сидеть с ними рядом и пить мед в чертогах Одина.

«Как у ярла Хакона мог быть такой сын?» – удивился Сигурд, а потом подумал, что разочарование в сыне и превратило ярла в живой высохший труп.

Тенгил хлопнул в ладоши, и проливший молоко раб принес ему полный рог. Он до сих ничего не предложил Сигурду, и уже одно это было достаточным оскорблением, но у него хватало и других причин для желания выбить зубы жалкому толстяку.

– Мой господин, – вмешался Хаук, – я обещал прислать выпивку людям Сигурда. – Он нахмурился. – И женщине.

Тяжелые веки Тенгила поползли вверх при упоминании женщины.

– Ты оставил свою женщину у входа в мой зал?

– Это не моя женщина, – ответил Сигурд. – Она – воин. И весьма свирепый.

Тенгил слегка повернул голову, словно ждал: Сигурд сейчас признает, что пошутил. Однако глаза юноши напоминали льдинки, и толстяк громко рыгнул, после чего расхохотался визгливым смехом.

– Значит, ты призвал на помощь женщин, чтобы они за тебя сражались? И еще нам не следует забывать о яростной птице, что сидит у тебя на руке… Она обязательно заставит трепетать твоих врагов. – Он помахал рукой Хауку, чтобы тот отправил мед для оставшихся снаружи людей Сигурда. – Отряд воинов, о которых сложат сагу!

– Несколько белых бород с согбенными спинами едва ли помогут тебе стать героем песни скальда, – сказал Сигурд, который больше не мог сдерживаться. – Как и сидение в темноте на заднице, пока другие завоевывают себе славу.

Тенгил заметно поморщился, и Сигурд понял, что его слова попали в цель. Должно быть, воины Хакона умели хранить верность клятве, если никто из них не произносил подобные слова в лицо Тенгила, не говоря уже о том, чтобы вонзить копье в его толстое брюхо. Ведь такие люди, как Хаук, прекрасно понимали, что их репутации или тому, что от нее осталось, окончательно пришел конец из-за клятвы верности, данной белолицему господину, так любящему спокойную жизнь, – точно верный меч, оставленный ржаветь под дождем.

Тенгил повернулся к воину, стоявшему за его плечом, в чьей бороде все еще было больше темных прядей, чем белых, и чье лицо сохраняло полнейшую невозмутимость.

– Оказавшийся вне закона сын мертвого ярла, мальчишка, едва отрастивший первую бороду, приходит сюда и оскорбляет меня в собственном доме. Неужели я это так оставлю? – Он снова повернулся к Сигурду. – Разве честь – не самое дорогое, что у меня есть? – Толстая губа приподнялась, вновь обнажая зубы. – Плохо уже то, что я не получил приглашения на свадьбу сына ярла Рандвера и пир Хауст Блот.

Его слова были подобны вызову, первому копью, брошенному из-за «стены щитов» во врага, и Сигурду захотелось вытащить скрамасакс из ножен, привязанных к правой руке и спрятанных под рубахой. Почему бы не вспороть Тенгилу живот и увидеть, как его внутренности выпадут на пол, а потом послушать, что скажут воины, верные умирающему ярлу? Разве само имя Одина не означает безумие? Разве Повелитель Смерти не любит хаос?

– Свадьбы не будет, – сказал Сигурд. – Если презренный Рандвер окажется в ту ночь за пиршественным столом, он сразу отправится к моему отцу и братьям, и к своим предкам.

– А ты честолюбивый юноша, – сказал Тенгил, подходя ближе, чтобы получше разглядеть Сигурда.

Воины обступили Тенгила со всех сторон, но именно в этот момент Сигурд увидел, что в сыне ярла есть какая-то твердость. Теперь они стояли рядом, глядя друг другу в глаза, и по запаху Сигурд понял, что Тенгил делал с рабынями до его появления. Сладкий мускусный аромат, говоривший о том, что перед ним человек, который любит хорошо поесть, мед и женщин, но не имеет ни малейшего интереса к войне и славе. Впрочем, относительно последнего Сигурд ошибался.

– Пожалуй, ты бы понравился моему отцу, – сказал Тенгил. – Он бы сжег зал ярла Рандвера только ради того, чтобы получить удовольствие, глядя на пламя пожара. Мой отец никогда этого не признавал, но после клятвы верности на мече конунгу Горму он потерял часть своей силы. – Тенгил посмотрел на лежавшего на постели человека. – Думаю, он жалел, что не повел своих людей против Горма, когда тот стал конунгом в Авальдснесе. – Тенгил пожал плечами. – Но я другой.

– Да, я вижу, Тенгил, – сказал Сигурд, – Значит, ты не станешь помогать мне в войне против ярла Рандвера и не хочешь разбогатеть?

Вдруг Сигурд почувствовал, как когти Фьёльнир начали погружаться в кожу его руки. Тенгил отвернулся, поманил к себе Хаука, и они отошли к дальнему концу зала, где лежал его отец. Сигурд не мог услышать, что он говорит старому воину, но преодолел себя и не стал оборачиваться. Юноша прекрасно знал, что до двери, находившейся в другом конце огромного зала, очень далеко.

– Правда в том, Сигурд Харальдарсон, – заговорил Тенгил, когда Хаук двинулся по длинному проходу мимо Сигурда, не поднимая на него глаз, – что твое появление здесь позволяет мне вернуть свою честь.

«Какую честь?» – подумал Сигурд, но прикусил язык.