Остров Сахалин - Эдуард Веркин

Последний час я хотела умереть и шагала только потому… Не знаю толком, почему я шагала. Наверное, потому что не хотела, чтобы Артем видел меня мертвой – мертвый человек выглядит уродливо и жалко, я это знала. Если бы Артем погиб, я не стала бы мучиться. Но он не умирал.

Хотя нет, нет. Ведь есть еще Ерш. Что бы он делал, если бы все вокруг умерли? К тому же помучиться всегда лучше, мучения, кажется, полезны.

Потом мы увидели трубу над берегом, и Артем сказал, что это, наверное, Горнозаводск. Он был тут однажды, года четыре назад. Тогда сухогруз, перевозивший партию каторжных, наткнулся в темноте на патрульный катер и затонул, каторжные сумели вырваться на свободу и доплыть до берега. Артема и других Прикованных к багру вызывали сюда собирать их по сопкам.

– Неплохо здесь, – сказал Артем. – Неплохо…

По толпе носителей прокатилась судорога, их качнуло сначала к сопкам, а потом обратной волной, к воде. Пришлось зайти по пояс. На такой глубине волны уже покачивали.

– Забавно, – усмехнулся Артем. – Как ты думаешь, а если бы дождь? Вот если бы сейчас начался дождь, что бы они стали делать?

Действительно. Это ведь так просто. Дождь.

– Они бы прятались, – ответила я. – МОБ – это вирус цивилизации, носители бы отыскали себе крышу.

– Но здесь крыши нет, – сказал Артем. – Здесь только простор, деревьев и то нет, куда спрячешься?

– Нам не повезло, – усмехнулась я. – Дождя нет.

В то лето не шли дожди. Отец всегда говорил, что после жаркого лета приходит особенно злая зима.

К вечеру наше продвижение вдоль берега прекратилось, в большей степени из-за усталости, а еще из-за того, что ноги мои как бы одеревенели, утратив подвижность в голеностопе; ниже колен у меня образовались словно две деревянные ходули, которые с каждым шагом втыкались в песок. Ерш тоже едва шагал. Артем старался.

К вечеру мы выбрели к отмели, составившейся из неимоверного количества ржавых железных бочек; отмель эта уходила далеко в море и перегораживала нам путь, попытка же пробраться через бочки не увенчалась успехом – мы то и дело проваливались сквозь их рыжие бока и царапались об острые края, что само по себе было опасно. На сушу выйти мы также не могли, поскольку бочки создали на берегу затор, возле которого скопилось значительное количество носителей.

Примерно в полукилометре от берега виднелся буксир, севший на мель, ночевать на бочках не хотелось, и мы поплыли к буксиру, рассчитывая найти убежище там.

Буксир сидел на камнях, и эти пятьсот метров, несмотря на бутылки, дались нелегко. Я нахлебалась воды, утопила пистолет и едва не поймала судорогу на ногу и последние десятки метров почти не могла двигаться. Артем дотянул до буксира Ерша, потом вернулся, и мы вместе достигли корабля. Артем втащил меня на палубу, я попробовала встать и не смогла. Ноги испортились. Они распухли в ботинках, сами ботинки не снимались, да и опасалась я их снимать, мне не хотелось увидеть ступни, стертые до костей, слезшую лоскутами кожу, распухшие суставы. Я знала, что в такой ситуации снимать обувь опасно: снимешь – обратно надеть не получится.

Но Артем велел снимать. То есть срезать. Он распустил шнурки и разрезал ботинки спереди, так что я смогла их стряхнуть. Ноги мои действительно пришли в то состояние, которого я и опасалась: съехавшая кожа, кровоточащее мясо. В раны во множестве забился песок и шерсть от развалившихся носков, Артем набрал в бутылку воды и принялся промывать.

Было больно.

И ноги действительно распухли настолько, что я, как и предполагала, не могла на них наступить, так что передвигаться по палубе буксира приходилось на коленях.

Артем объявил, что нужно отдохнуть и набраться сил, он достал из рюкзака по банке шоколадного молока. В этот раз я не обращала внимания на аспириновый привкус, а чувствовала лишь шоколад и концентрированное молоко, от него кружилась голова.

Макинтош намок и стал совершенно неподъемен, я удивилась, как смогла добраться в нем до корабля, развесила его на борту и решила произвести инспекцию карманов, избавиться от ненужного и тяжелого. Ненужного, впрочем, оказалось не так много. Выкинула фонарик – куда светить? Нашла пустой пузырек, в который я еще дома хотела набрать сахалинской земли, забыла; его я выкидывать не стала, оставила, землю набрать еще успею. Нашла универсальный ножичек, незаменимый инструмент, с помощью которого можно разводить огонь и резать колючую проволоку и который мне ни разу не пригодился. Нож не весил много, но я подумала, что у Артема нож есть. Непромокаемая плоская банка с письмами, она нашлась не в сумке, а здесь, в макинтоше, во внутреннем кармане. Банка легкая и не очень большая, ее я оставила. Продолговатый кусок полированного олова, чуть длиннее ладони, если взять в руку кусок воска и несильно его сжать. Я смотрела на него и никак не могла понять, что это и откуда.

– Забавно, – сказал Артем. – Можно?

Я кинула кусок металла ему.

Артем разглядывал его долго и с каким-то печальным интересом.

– Я видел его. – Артем потер металл ладонями, понюхал. – Пару раз. Недалеко от нас жил старый каторжник, у него была дробина, он говорил, что настоящая, чистая, из топливного катализатора. Второй был размером с горошину, Чек выиграл его в карты у матроса с заправлявшегося миноносца. Потом мы обменяли эту горошину на пять мешков риса. Продешевили. А тут… Откуда он у тебя?

– Олово-то? Не знаю. Завалилось где-то, а где… Да мало ли…

– Это не олово, это рений, – сказал Артем. – Кусок рения, на который можно купить…

Артем подбросил кусок, поймал его.

– Не знаю, что можно купить. Много что.

Артем вернул мне металл. Рений. Как он очутился у меня в кармане…

Итуруп. Экклесия. Патэрен Павел, я вспомнила. Миллиард лет назад. Он обнял меня перед расставанием и, видимо, в это время сунул мне в карман этот кусок. Я пыталась понять, зачем он это сделал, но к этому моменту я уже ничего не соображала. Рений. На этот кусок можно купить… Дом, и землю, и воздух, я думаю, за рений можно купить и воздух, и чтобы на участке росли четыре сосны, и ими пахло всегда, там; а здесь он совершенно не нужен. Здесь не нужна звездная медь.

Я шагнула к борту, вытянула руку, разжала пальцы. Он ушел в воду совершенно бесшумно, без всплеска, втянулся в поверхность, словно сам состоял из воды, тяжелая-тяжелая капля. Артем спросил:

– Зачем?

– Глупо? – спросила в ответ я.

Артем не ответил. Мы стали укладываться спать, хотя укладываться особо было нечего, поскольку на буксире не сохранилось ничего, чтобы разместиться по-человечески; мы устроились на палубе, каждый завернувшись в свое – я в макинтош, а Артем и Ерш в куртки.

Ветер ночью дул теплый, не сильно гнал воду, в море что-то шевелилось и фыркало, как вблизи от нас, так и вдали, в глубине пролива, я думала на сивучей, выходивших на ночную охоту, а может, киты, а может, левиафаны уходили дальше к северу, под их тоскливые песни я и уснула.