Остров Сахалин - Эдуард Веркин

Одним словом, против столь странной специальности отец выступал категорически, да и матушка, некогда окончившая филологический по отделению средневековой литературы, особо моим выбором счастлива не была. Но я упрямая.

Баллон краснел и прекрасно различался на фоне асфальта, вот только по-хорошему, верно, прицелиться мешал носитель, маячивший перед баллоном; стоял, сутуло двигая лопатками и шеей, точно совершая разминку, или беспокоило его что-то в районе шеи, фурункул вызрел, ведь при инфицировании болезни не исчезают, наоборот, обостряются, причем резко, а у этого точно фурункул – он то и дело трогал шею с настойчивостью промышленного робота, а после смотрел на пальцы. Я выстрелила и попала ему в лопатку, в сердце, носитель упал, и теперь мне стал виден баллон гораздо лучше; теперь я прицелилась вернее.

Кафедру футурологии философского факультета Токийского университета возглавлял Ода, бывший тогда уже профессором и снискавший многие славы как в самом университете, так и за его пределами. Демобилизовавшийся из сил самообороны, Ода выглядел оригинально, ему пришлось поучаствовать в освобождении нескольких островов в бассейне Тихого океана, он брал Иото и отличился в этом сражении боевой яростью, лично прикончив пулеметный расчет, прикрывавший вертолетную площадку. В ходе штурма высоты № 1 получил ранение, но это не помешало ему принять участие в воздвижении флага над островом; фотография с этим событием, кстати, украшает все военные комендатуры, поскольку воздвижение флага стало официальным окончанием Войны, майор Ода на снимке крайний слева. Находясь в госпитале, Ода в знак памяти об этом событии побрил себе голову, а на лысине сделал пороховую татуировку в виде зеркального американского флага.

Вернувшись в мирную жизнь и возобновив карьеру на философском факультете, Ода, однако, не оставил казарменных привычек, более того, эти привычки в нем усугубились, а в сочетании с практически энциклопедическими знаниями образовали причудливую смесь. В первый год службы в университете Ода прославился статьей «Поражение», в которой подвергал метафизическому сомнению утверждение о вступлении Японии в полосу перманентного «лучезарного расцвета» и чрезвычайно язвительно и саркастически отзывался о записных патриотах, просидевших всю Войну в газетных редакциях. Урезонить футуролога явилась делегация из ветеранского общества «Пепел и Расцвет» в количестве четырех человек, двух из них Ода выкинул в окно, остальные разбежались в панике.

В случившийся вскоре праздник Реставрации Ода выехал в город на пегой лошади и зачитывал с нее статью «Стезя негодяев», за что был доставлен в участок и приговорен к исправительным работам.

Через неделю после отбытия наказания он провел акцию «Invasion USA» – пробравшись ночью к строящемуся зданию медицинского факультета, Ода покрасил лысину индиговой краской и, используя ее как штамп, нанес головой оттиски по всей стене. Администрацию университета, пытавшуюся вернуть его в русло академических приличий, Ода встретил черной армейской бранью.

Впрочем, к подобным выходкам руководство университета относилось достаточно терпимо, помня о героическом прошлом майора и высоко ценя его профессиональные компетенции. Кроме того, по слухам, Ода нравился самому Императору, вроде как тот считал неуживчивого профессора воплощением самурайского духа – с одной стороны, воинственного и шовинистического, с другой – вычурно ироничного. Довольно быстро Ода сделался любимцем и студентов, поскольку, несмотря на взбалмошность, грубость и привычку распускать кулаки, студентов он любил, а многим и помогал.

Я выстрелила.

Так я и стала футурологом.

Конечно же, я попала.

Пуля пробила в баллоне дыру, в сторону ударил оранжевый фонтан, а потом последовал и взрыв.

Думала, будет мощнее.

Артем тут же вскочил, выкинул Ерша на улицу и выпрыгнул следом сам.

– Бежим! – заорал Артем.

Я подхватила его самодельный багор и выпрыгнула вслед за ним.

На земле лежали носители. Взрыв сбил их с ног, и теперь они были разбросаны несколько вокруг, некоторые из них пошевеливались, но большинство лежало неподвижно. Некоторые горели.

Артем закинул Ерша на плечо, выхватил у меня новый багор и побежал к морю. Я за ним.

Когда мы преодолели метров пятьдесят, носители начали подниматься. Море было близко, сотня метров, не больше; из-за трансформаторной будки выступил инфицированный, я выстрелила в него, не останавливаясь.

Инфицированного швырнуло на землю, Артем переступил через него.

Носители поднялись. Они выглядели одурело. Трясли головами, точно пытаясь выбить воду из ушей, разве что на ноге одной не поскакивали. Обычно слух у них обостренный, что-то с внутренним ухом или с внешним, в ушах я плохо разбиралась, но сейчас все, кто находился вокруг, оглохли, я имею в виду носителей. Они озирались и не могли понять, не могли никак свести звук и изображение, и это давало нам шанс. Когда их мозг среагировал на движение, до моря оставалось совсем ничего. Тридцать метров.

Тридцать метров. Артем остановился.

Профессор Ода впоследствии оброс, и американский флаг, выжженный на его голове, весьма причудливо отразился на волосах – выросли звездно-полосато, так что профессор только укрепил свой неординарный облик. Однажды, когда я, профессор и два аспиранта засиделись за сборником тезисов к конференции, за мной заехал отец; они о чем-то поспорили, отец, кажется, назвал профессора «кривоногой обезьяной», впрочем, Ода не остался в долгу и сломал отцу нос. С этого случая отец проникся к футурологии некоторым уважением и отзывался о ней и о профессоре с почтением.

Артем опустил Ерша на землю и подтолкнул его к морю.

– Бегите, – сказал он.

Я взяла Ерша за запястье и повела к воде. Быстро, оглядываясь, стараясь держать ситуацию, хотя Артем ее и так держал; он потихоньку пятился за нами, держа багор перед собой.

Носители вернулись в реальность, поспешили к Артему, и один успел-таки кинуться. Оружие, которое изготовил Артем, оказалось эффективным: он взмахнул им как косой и подсек носителю колено, остальные устремились к нам.

Артем уже мог бежать, мы почти добрались до воды, и вряд ли что нам бы помешало. Артем зарубил еще троих.

А мы с Ершом вошли в море.

Лето в этом году выдалось жаркое, Восточное море прогрелось, ветер нагнал из пролива теплой воды, приятной и мягкой. Правда, выяснилось неподходящее обстоятельство – Ерш плохо держался в воде. Из-за отсутствия пальцев на ногах он не мог поймать равновесие в мелком песке, а ботинки не помогали, так что Ерш схватился за мой макинтош.

Через минуту к нам присоединился Артем; он сполоснул лезвие меча в воде и сказал:

– До Крильона – восемьдесят километров. Думаю, за неделю справимся.

Мы рассмеялись. И Ерш. Он засмеялся таким заливистым детским смехом, мы стояли в трех метрах от берега и хохотали, а с другой стороны берега, в метре от воды, собирались инфицированные, все-все. Они, разумеется, стремились к нам, хотя и оглохшие, но нюх у них сильный, зрение не улучшается, а вот слух и нюх напротив, на запах они и торопились, но, не дойдя до прибоя несколько шагов, остановились, точно увязнув в сети.