Женская собственность - Валентин Черных

— Хорошо, — говорила она. — Я заеду за тобой сразу после работы и отвезу тебя на дачу. Нет, я сегодня не буду задерживаться.

Значит, у них появилась дача.

Перед окончанием рабочего дня я сел в свой «гольф» и стал ожидать ее выхода.

Она вышла, как всегда, стремительно, села в «опель-астру», наверное, пригнала из Германии, когда была на стажировке. Я ехал за ней и очень скоро понял, что Анна живет в прежней квартире. Свою машину я оставил за углом дома и сел в скверике напротив их подъезда. Очень скоро они вышли с сумками. Анна располнела, поседела, у таких женщин контролеры уже не просят предъявлять проездные билеты, безошибочно причисляя их к пенсионеркам, которым в Москве разрешено ездить бесплатно. На таких женщин я уже давно не обращаю внимания.

Утром я зашел в кабинет начальницы.

— Садись, — сказала она и по кабинетному переговорному устройству предупредила секретаршу: — Я занята. Ни с кем не соединять.

Ее «садись» вырубило меня на несколько секунд. Я заранее спланировал разговор. Вначале о делах, а потом, как бы между прочим, спросить о матери. Но она спросила первой:

— Ты только вчера узнал меня?

— Почему только вчера?

— У тебя, наверное, нет опыта преследования. Я тебя засекла на первом же светофоре. А потом ты сидел в скверике и наблюдал, как мы грузимся. Почему не подошел?

— Не захотелось. Ты не можешь мне простить, что мы расстались с матерью?

— И никогда не прощу! Потому что вы не расстались, а ты ее бросил. Ты ей сломал жизнь!

— Во второй раз, что ли?

— Почему во второй?

— Первый раз жизнь сломалась, вероятно, когда она разошлась с твоим отцом.

— Когда она разошлась с отцом, ей было двадцать два года. А когда ты ушел, ей было тридцать два. В тридцать два женщине уже трудно создать семью. Она надеялась, что ты женишься на ней, она мечтала об этом. Ведь ты, даже когда ушел окончательно, время от времени возвращался и спал с ней, когда я уезжала к родственникам в деревню. Она любила тебя. Она едва перенесла уход отца. Он тоже вроде тебя, однажды вышел из дома и не вернулся. А когда она поняла, что ты кинул ее окончательно, у нее случился нервный срыв. Она год провела в психушке. А потом не могла устроиться на работу. Ее боялись подпустить к детям. Как же, учительница — и состоит на учете в психоневрологическом диспансере! И тогда я тебя возненавидела!

— Ты меня сразу узнала, как только пришла в управление?

— Я узнала, что ты в этом управлении, года два назад. А потом мне предложили это управление, в котором ты должен был стать моим заместителем…

— И ты согласилась, чтобы свести со мной счеты?

— Да… Я надеялась, что ты бездарь и бездельник.

— Ты в этом убедилась?

— К сожалению, ты один из лучших работников, после меня, разумеется.

— Чего ты хочешь?

— Я хотела бы, чтобы ты ушел по собственному желанию. Я не хочу, чтобы ты мне каждый день напоминал о прошлом.

— Ты рассказала обо мне матери?

— Нет. Я боюсь, что она потом будет расспрашивать о тебе каждый вечер. Я и сама хочу освободиться от этих воспоминаний.

— Мне нужен хотя бы месяц, чтобы найти новую работу.

— Я подожду…

Я только начал искать новую работу, когда мне позвонили из мэрии и предложили возглавить даже более крупное управление, чем то, в котором я работал. Я согласился. Уже потом я узнал, что она рекомендовала меня на эту должность. А через три месяца в мэрии было большое сокращение, и мое управление ликвидировали, разбросав его функции по другим структурам. Я остался без работы. И только тогда я понял, что она, зная о недолгом существовании этого управления, рекомендовала меня, понимая, что меня уволят одним из первых, потому что я был в предпенсионном возрасте. Она двадцать два года, как подводная лодка, лежала на дне и все-таки торпедировала меня.

Я никогда не думал, что можно двадцать два года помнить обиду и при первом же подвернувшемся случае отомстить.

Уже после увольнения я как-то шел мимо детского садика. В песочнице мальчишки строили замок с башнями и рвом. К ним подошел парень и выдернул одного из строителей — мальчишку лет пяти, чтобы увести его домой. Этот парень недавно женился на женщине с ребенком. Они жили в соседнем подъезде нашего дома.

Парень тянул, а мальчишка упирался изо всех своих небольших сил. Я подошел к парню и тихо сказал ему:

— Не надо. Если он тебя возненавидит, то убьет, когда подрастет.

Парень посмотрел в полные ярости от беспомощности и бессилия глаза мальчишки и отпустил его. И правильно сделал. У меня уже был опыт, и я мог давать советы.

В моем возрасте трудно найти работу. Год я продержался, продав свой уже старый «гольф», записался на биржу в длинную очередь своих ровесников, ответственных работников, чья ответственность сегодня никому не была нужна.

Как-то вечером раздался телефонный звонок.

— Здравствуй, — сказала она. — Я уволила своего заместителя. Твое место свободно. Завтра можешь выходить на работу.

— Ты предлагаешь из жалости?

— Может быть, — согласилась она. — Хоть я и крутой начальник, как говорят в управлении, но я женщина. А потом в те несколько лет, что ты был с нами, я многому у тебя научилась.

— Чему, например?

— Что мужчина не должен быть жадным. Помнишь, ты говорил, что мужчина может быть глупым, но жадным быть не может, потому что мужская жадность отвратительна. Ты никогда не был жадным. Я и мужа себе выбирала по твоим рецептам.

— Ты с ним счастлива?

— Да. Ты принимаешь мое предложение?

— Я подумаю…

— Выходи завтра, очень много работы. Спасибо!

— При чем здесь спасибо?

— Ты хороший работник. И все-таки не чужой мне человек. Конечно, жаль, что ты не женился на маме, тогда у меня были бы еще брат или сестра. Это же замечательно, когда у тебя есть брат или сестра! Но чего нет, того нет. Завтра зайди вначале ко мне. Я тебя представлю. В управление пришло много новых работников, которые тебя не знают. — И она повесила трубку.

Я тогда подумал: жаль, что у меня нет детей. И совсем не для того, чтобы они помогали, а просто чтобы были. И еще я подумал: все-таки я чего-то не понимаю в женщинах. Почему они жалеют, когда нет никаких оснований для жалости…

Я и моя жена Линда летели в Рим по туристической путевке. Мы взлетели после полуночи. Как только исчезли огни московского аэропорта Шереметьево, я выпил пива, уснул и проснулся, когда самолет пошел вверх, натужно круто, почему-то со скрипом и скрежетом. Мы летели над Югославией. Может быть, летчиков предупредили, что в горах сидит серб или хорват со «Стингером», это такая американская ракета «земля-воздух», и сбивает пролетающие самолеты.