Отто Шмидт - Владислав Корякин

Разница в гражданской и просто жизненной позиции начальника ГУ СМП академика Шмидта и автора цитированного документа заключалась в отношении к презумпции невиновности. То, что для первого оставалось несомненным жизненным ориентиром, для другого заменялось указаниями руководства. Кроме того, текст Бубнова обращает на себя внимание указанием на некие ходатайства к органам, видимо, исходившие нередко и от рядовых сотрудников самих организаций. Такой вывод подтверждается, например, статьей Г. Сысоева, И. Ширяева и В. Назарова «О Всесоюзном Арктическом институте», опубликованной в майском номере «Советской Арктики». Суть статьи заключалась в выводе: «Всесоюзный Арктический институт как научно-исследовательский центр Главсевморпути, несмотря на ряд достижений в своей работе, с поставленными перед ним задачами не справляется. Основной причиной отставания института является “деятельность” руководства в лице его директора Самойловича, засорившего аппарат института явно сомнительными в деловом и политическом отношении людьми, отгородившего себя от общественности института стеной неприступности и непререкаемости своего авторитета» (с. 31).

При этом основные усилия авторов направлялись на дискредитацию достижений в области геологии, поскольку сам Самойлович по специальности был горным инженером: «Геологический отдел по своей структуре представляет “смесь” людей различных специальностей, работающих без системы. В отделе нет научных кабинетов по отдельным отраслям геологии… Первый год третьей пятилетки показал, что план нереален, вместо 20 экспедиций по плану было послано только 2… Научная тематика отдела в большинстве своем представляет работы описательного и определительского характера, мало способствующие геологическому изучению Арктики и, по сути дела, не представляющие собой тем научно-исследовательского характера» (с. 26–27). Подобные выводы лишь привели к прекращению исследований на некоторых территориях (например, на Новой Земле)… Их пришлось срочно возобновлять уже после войны 1941–1945 годов.

Сходные оценки авторы статьи-доноса сделали и для морских исследований: «Гидрологический отдел – основной задачей которого является изучение морей Советского сектора Арктики, по которому проходит трасса Северного морского пути, – занимает подчиненное положение… При такой системе работы результаты получаются разрозненные, и они мало что дают для познания морей» (с. 29–30).

Уничтожение геологического направления в работе ВАИ показательно на примере двух ведущих полярных геологов тех лет. Один из них, Ермолаев, свой первый арест считал ошибкой органов, запутавшихся в общей лавине арестов, – искали какого-то Ермолаева 1872 года рождения, а доставили к следователю родившегося на 33 года позже! Поэтому первый вопрос следователя арестанту был:

– Как вы сюда попали?

Можно понять службиста, оказавшегося в непростом положении: с одной стороны, налицо ошибка, а с другой – своему руководству надо было давать объяснение… Не случайно впервые на допрос Ермолаев был вызван только через полтора месяца после ареста, и первоначальное обвинение касалось не его деятельности в Арктике или работе в ВАИ, а участия в деятельности Антропософского общества еще в 20-х годах. Только с декабря 1938 года арестанту стали задавать вопросы о работе в ВАИ. «В июле 1939 года… – пишет Ермолаев в своей книге “Воспоминания”, – по “местному телеграфу” мне поступило срочное сообщение о том, что у меня есть “одноделец” – некто Урванцев» (2001, с. 239). Урванцев в качестве и.о. директора ВАИ (поскольку Самойлович оказался на зимовке в Арктике, а затем в отпуске) сдавал дела новому директору П.П. Ширшову, что подтверждается актом от 5 августа 1938 года. А спустя неделю в протоколе заседания парткома ВАИ отмечено: «11 августа 1938 года дело об Н.Н. Урванцеве (бывшем и.о. директора ВАИ) было направлено в следственные органы». Ровно месяц спустя Николай Николаевич был арестован, и неудивительно, что в своей книге А.М. Ермолаев и В.Д. Дибнер (2005) сделали логичный вывод: «Эта цепь событий подтверждает еще раз, что сам институт фактически был инициатором арестов» (с. 257). В такой ситуации Шмидт, сдававший дела Папанину, просто не мог изменить ситуацию по ГУ СМП к лучшему. А чтобы «сдать» Самойловича «органам», достаточно было бы представить им стенограмму январского совещания партхозактива 1936 года…

Еще более полугода у отважных чекистов ушло, чтобы, по Ермолаеву, «…соединить нас с Урванцевым, доказать нашу совместную деятельность». Это оказалось для следователя «…неожиданно сложно: дела подобного рода создавались обычно по территориальному признаку – московское, ленинградское, арктическое. Но Арктика… велика. Мы с Николаем Николаевичем работали в совершенно различных местах, на расстоянии тысяч километров… Никогда и нигде мы не были связаны ни территорией, ни темой.

Как же “шили” нам дело? Устраивали очные ставки. Пытались доказать, что мы действовали совместно после вербовки нас неким совместным центром, меня в Германии, его – в Японии, ни я, ни он, конечно, там никогда не были… Ко мне и, наверное, к Урванцеву тоже подсаживали провокаторов…

В общем, “красивого дела”, которое на этот раз было нужно, не получалось. Наш следователь злился, нервничал, – видно, сроки поджимали. Пришлось ему ограничиться обычным стандартом: мы оба “признались” в антисоветской деятельности, в общении с подозрительными людьми, которые классифицировались как вербовщики, но имена которых мы не знали или забыли. Я думаю, не нужно объяснять, почему мы признавались или подписывались… Все было предрешено. Чудовищная программа разработана заранее неким “ведущим конструктором”. Да не подпиши мы – они подписали бы за нас сами. Такое тоже бывало… И “публичный суд” состоялся! И коллеги наши сидели в зале… Но, увы… Нас даже ни о чем не спросили. Произошло все противоестественно мгновенно. Зачитали предъявленное обвинение, сообщили о полном признании обвиняемых. Суд заявил, что ему все ясно, и удалился на совещание. Буквально через десять минут они вернулись и зачитали приговор…» (2001, с. 241). По делу № 00806 Н.Н. Урванцев получил 15 лет тюремного заключения, его «подельнику» досталось – 12… Тем не менее упорство подследственных не было напрасным – спустя три месяца Военная коллегия Верховного суда СССР 22 февраля 1940 года прекратило означенное дело «за отсутствием состава преступления».

Поскольку 11 июня 1940 года последовало решение Верховного суда: «Приговор Военного Трибунала Ленинградского военного округа от 11/11/1939 года и определение Военной коллегии Верховного суда СССР от 22/2/ 1940 года по делу Урванцева Николая Николаевича и Ермолаева Михаила Михайловича – отменить и дело о них передать на новое рассмотрение со стадии предварительного следствия, сохранив в отношении их лишение свободы в качестве меры пресечения» (цит. по: Ермолаев, Дибнер, 2005, с. 281). Повторный арест Ермолаева состоялся 25 августа 1940 года, и, видимо, его «подельника» Н.Н. Урванцева – примерно в то же время. В следственных документах при повторном рассмотрении указана и причина, позволившая чекистам вернуться к своим жертвам: «Ермолаев М.М. по его осуждении содержался в одной камере с Н.Н. Урванцевым, что в результате привело к сговору между ними об отказе от ранее данных показаний об их контрреволюционной деятельности» (Там же, с. 288). Теперь уже по решению Особого совещания от 30 декабря 1940 года по статье 58 пунктам 7 («Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения и кредитной системы»), 10 («Антисоветская пропаганда и агитация») и 11 («Участие в контрреволюционной деятельности») оба полярных геолога получили по 8 лет ИТЛ. К тому времени Шмидт уже более полутора лет как покинул созданную его усилиями организацию и не мог вмешаться в судьбу бывших сотрудников. Очевидно, в контексте приведенных документов наметившаяся в исторической литературе обвинительная тенденция в адрес Шмидта – в пособничестве органам НКВД (Ермолаев, 2001, Ермолаев, Дибнер, 2005) – должна смениться более взвешенной. Прежде всего, надо учесть возможности героя настоящей книги отстоять своих подчиненных перед лавиной обрушившихся на них репрессий. Не пытаясь оправдать мнимые и реальные просчеты героя книги, нельзя, однако, пройти мимо главного, – «органы» уже «изъяли» из его организации самых близких и достойных (включая челюскинцев Баевского и Боброва), явно «пасут» его самого, а он в этой ситуации пытается (не будем преувеличивать результативности его усилий) противостоять напору «органов». Это и вызвало недоумение «товарища» Бубнова. Такая позиция требует уважения…