Следствие ведет блондинка - Анна Трефц

— С ума сойти! — упавшим голосом пробормотал Тарасов.

***

Тамара тупо смотрела на черный монитор своего компьютера. Мыслей в голове не было. Такое с ней случалось крайне редко. Голова просто гудела от пустоты. Она вдруг невесело усмехнулась:

«И как это Марго живет? Ведь для нее отсутствие мыслей — обычное явление…»

Секретарша вздохнула. Состояние прострации для нее было невыносимо, но ни о чем путном она сейчас думать не могла. Сегодня убийца подошел к ней вплотную. Так близко, что она ощутила его присутствие. Поначалу, когда застрелили какого-то китайца, потом лаборанта Лютикова, охранника Васнецова и технолога из колбасного цеха, она все еще полагала, что преступник не вторгается в ее жизнь, потому что гибнут люди, которые ей незнакомы. Для нее вся эта череда смертей была не более чем темой для разговора с коллегами.

Но сегодня застрелили парня, которого она хорошо знала, с которым общалась чуть ли не каждый день, и который был пусть и небольшой, но частью ее жизни. Вчера он ворчал на нее за небрежное отношение к технике, за неумение слушать и выполнять советы профессионала. Вчера она злилась на него, в душе питала даже неприязнь, поскольку Ветрова вряд ли можно было назвать привлекательным молодым человеком, который нравился бы девушкам, а сегодня его уже нет. И не просто нет. Он не взял отгул, не ушел в отпуск и даже не уволился. Его вообще нет. Нет в живых.

Сознание ужасного факта неожиданной, безвременной смерти от жестокой пули повергло Тамару в шок. Как легко, оказывается, вылететь из жизни. Еще вчера был человек, молодой, полный сил и здоровья, со своим настоящим и будущим, со своими мечтами и планами, а сегодня ни планов, ни будущего, ни человека.

Тут она подумала о себе. Учитывая обстоятельства, вполне возможно, что завтра о ней скажут то же самое те, кто переживет этот день. Кто-то кому-то позвонит, выяснит, что Тамары Волковой больше нет, посетует на то, что умерла молодой…

«Господи!» — она схватилась за голову.

Мысли о смерти в юном возрасте если не окрашены в романтические краски, мол, я лежу в гробу, такая вся в белом, а он стоит рядом и убивается от горя, то страшны до такой степени, что лучше бы уж они вообще не приходили в голову. Потому что за этими пагубными мыслями тянутся другие, не менее тягостные. К примеру, Тамара начала вспоминать, что она могла бы оставить за собой на сегодняшний день, и пришла к выводу, что абсолютно ничего. Ничего она за свои двадцать с небольшим не добилась, никем, собственно, не стала, громкого имени себе не сделала, даже ребёнка не родила.

А затем ее посетила уж совсем устрашающая идея: конечно можно закрывать глаза на то, что ее шантажировали, говоря себе, что попросили выполнить, по сути, пустяковое поручение. Но ведь с этого «пустяка» все и началось. С него начались убийства! А если так, то она знает не только имя, но и внешность убийцы. И это означает только одно — она свидетель, которого рано или поздно уберут. Другой вопрос, почему она до сих пор еще жива? Ведь если она презреет свой страх перед увольнением и расскажет все хотя бы Изотову, то милиции станет известно, как выглядит преступник. Почему же сам преступник не боится того, что его могут столь легко раскрыть, а значит и обнаружить.

Как ни странно, но именно эта мысль Тамару и останавливала от откровений со следователем. Кому-то может показаться подобный поступок уж слишком рискованным, но секретарша находилась в положении, о котором принято говорить «сидит на двух стульях». То есть, с одной стороны, она, конечно, боялась, что ее убьют. Но, во-первых, осознание близости этой опасности пришло к ней только теперь. И, во-вторых, она все еще сильно сомневалась, что просьба шантажиста и убийства вообще связаны. Однако, с другой стороны, если бы она пошла на разговор с Изотовым, непременно всплыла бы и причина шантажа. А это грозило ей потерей работы. Ни один директор не захочет держать в секретаршах девушку с пятном на профессиональной репутации. И ему плевать, что это пятно посажено искусственно. Он разбираться не станет. По улицам Москвы ходят тысячи соискательниц на ее должность. Выбирай — не хочу. Какому начальнику придет в голову заниматься выяснением обстоятельств биографии секретаря, через руки которого проходят важные и подчас секретные документы о финансовых делах предприятия. Да ни одному! А уж Тарасову тем более. Он вышвырнет ее без сожаления и завтра же наймет нового человека.

«Что же мне делать!» — она постучала пальцами по столу.

— Здравствуйте, Тамара.

Она вскинула голову, заранее профессионально улыбаясь посетителю. Но улыбка тут же слетела с ее губ, едва она распознала в нем Андрея Сазонова.

Тот выглядел как человек, пришедший к палачу по доброй воле. Воля эта была написана на его осунувшемся лице, решимость пылала в валившихся глазах. Тамара тут же поняла, что он не спал несколько ночей, прежде чем появиться в приемной директора. Он сделал несколько неуверенных шагов к ее столу и хрипло спросил:

— Примет меня твой начальник?

— Нет, — она отрицательно помотала головой, — Его нет.

— Ну, надо же, — казалось, силы его покинули, — Он устало рухнул на стул рядом с дверью в кабинет и безвольно свесил руки между колен. Решимость в глазах потухла, уступив место какой-то тусклой безысходности, — что же мне теперь делать?

Тамара не без труда поднялась из-за стола. Вся ее душа рвалась ему на помощь, потому что видеть этого еще недавно симпатичного, остроумного мужчину в таком плачевном состоянии было невыносимо. Хотелось хоть что-то для него сделать. Такова уж природа женщины, когда рядом страдает тот, кто ей нравится, она забывает о себе, как бы тяжело ей ни было еще мгновение назад. Но Тамара ровным счетом ничего не могла предложить, чтобы как-то облегчить участь Андрея, поэтому предложила то, что было под рукой:

— Кофе хотите? Или чаю?

— Что вы?! — они вскинул на нее испуганные глаза, — Я же не посетитель какой-нибудь. Я по делу!

— А вы думаете, я кофе только бездельникам предлагаю? — забыв о сломанном каблуке, она стремительно обогнула стол и подлетела к бару, — А знаете, мне кажется, что вам лучше всего сейчас выпить коньяку.

— Коньяку… но я же на работе… — неуверенно пробормотал он.

— У нас у всех последнее время такая нервная работа…

Она открыла бар, вытащила из него бутылку «Метахсы» и рюмку,