Алая графиня - Джинн Калогридис

Довольный Сикст заулыбался, красавец кардинал делла Ровере тоже. Он по-родственному обнял Катерину и торжественно поцеловал в обе щеки.

— Могу я остаться? — вежливо поинтересовался он у Папы.

Очевидно, кардинал пришел с дружественным, а не с официальным визитом.

— Конечно, — ответил Сикст. — Я всегда счастлив видеть родных, все равно проклятая подагра не позволяет мне ничем заняться. — Он хмуро поглядел на свои красные ноги с натянутой, блестящей кожей. — Я с удовольствием отрезал бы эти колоды. Они причиняют мне такую боль, что я не могу накрыть их даже тонкой тканью. — Папа поглядел на Катерину и кардинала и нетерпеливо замахал рукой. — Сядьте же! Не надо церемоний, ведь я сижу перед вами с голыми ногами! Присядь и поговори со мной, Катерина.

Делла Ровере придвинул к креслу понтифика еще один стул, графиня села рядом с Папой, а кардинал вернулся на свое место у камина. Я незаметно прислонилась спиной к двери, зная, что предложение не распространяется на меня, и принялась со стороны наблюдать за встречей родственников.

Катерина заговорила, принялась с живостью рассказывать о детях, внуках Сикста. Бьянке уже шесть, очень способная, прекрасно учится. Об Оттавиано она смогла сказать только, что ему пять и он просто копия отца. Четырехлетний Чезаре обожает охотничьих собак матери и любит играть с ними.

Его святейшество с жадностью внимал ее словам, но когда Катерина заговорила о войне с семейством Колонна, о своих надеждах на победу и благополучное возвращение Джироламо, лицо Сикста помрачнело.

— Проклятые Колонна! — прервал он ее, сощурив пожелтевшие глаза. — Они просто гнусные предатели, которые заслуживают полного уничтожения!

Как раз когда понтифик произносил свою гневную ремарку, я заметила, что в дверях стоит очаровательная маленькая девочка. На вид ей было никак не больше пяти, она походила на хорошенькую куклу. Длинные, аккуратно завитые золотистые локоны спускались ей на плечи, она была в чудесном платье из светло-синей парчи. В руках девочка сжимала плетеную корзину, наполненную изумительными бордовыми ирисами, такую большую, что малышка с трудом удерживала ее.

Когда все взгляды устремились на нее, девочка опустилась в грациознейшем реверансе, распрямилась и произнесла тонким трогательным голоском:

— Святой отец, могу я войти? Говорят, вы больны, поэтому я принесла вам цветы.

— Входи, дитя мое! — Сикст восторженно захлопал в ладоши. — Какая прелестная крошка!

Девочка вошла, немного робея, и остановилась у распухших ног Папы. Смеясь от радости, он протянул ей для поцелуя кольцо, до которого она смогла дотянуться, только встав на цыпочки, после чего немедленно отошла назад и опустилась на колени.

— Встань, дитя! Я точно знаю тебя, только запамятовал твое имя.

— Лукреция, — произнес из дверного проема звучный мужской голос, и передо мной возник Родриго Борджа, который с легкой угрозой поглядел сначала на делла Ровере, затем на Катерину. — Прошу прощения, если каким-то образом помешал вам, ваше святейшество, но она так разволновалась, узнав о вашей болезни, что захотела непременно вас навестить.

Руки Борджа покоились на плечах двух мальчиков примерно одного возраста, которые стояли перед ним. Старший был заметно выше и обещал превратиться в очень красивого мужчину. Он держался прямо и смотрел на взрослых с почтением, но без всякого смущения. Второй мальчик был ничем не примечателен, боялся поднять глаза и прятал лицо в складках алого облачения отца. Оба сына унаследовали темные волосы и глаза Родриго.

— Она восхитительна, — сказал Сикст, жестом веля маленькой Лукреции встать.

Я подошла к ней, забрала корзину и поставила цветы на стол рядом с понтификом, где их было видно со всех сторон.

— А это сыновья?

— Джованни, — сказал Борджа и похлопал по плечу застенчивого мальчика. — А это, конечно, старший, Чезаре, ему уже девять. Они тоже переживают из-за вашей болезни.

Джованни так и стоял, пряча лицо, зато Чезаре отвесил безукоризненный поклон и спросил:

— Могу ли я обратиться к вам, ваше святейшество?

Он был развит не по годам, обладал дикцией и интонациями взрослого человека.

Сикст кивнул и улыбнулся.

— Каждое утро и каждый вечер мы молимся о здоровье вашего святейшества. Мне грустно видеть вас в таком состоянии, надеюсь, вы скоро снова будете в добром здравии. Что касается моего брата… простите его. Он робок от рождения, однако вместе с нами желает вам всего самого лучшего.

При этих словах Джованни взмахнул кулаком и ударил брата под ребра. Чезаре охнул, но мгновенно взял себя в руки и не стал отвечать тем же.

— Джованни! — одернул младшего Борджа. — Где твои манеры? — Опасаясь, как бы сын не опозорил его на людях, испанский кардинал крепче взял своего младшего за плечо и поклонился Папе Сиксту. — Прошу прощения, ваше святейшество, но нам с детьми теперь лучше удалиться. Один из них слишком неугомонный. — Он бросил на Джованни угрюмый взгляд, а девочка захныкала от огорчения.

— Идем, Лукреция, — приказал Борджа.

Малышка опустилась перед Сикстом в реверансе, побежала к отцу, и длинные золотистые локоны запрыгали по ее плечам.

Не успела она взять отца за протянутую руку, как Джованни подставил Лукреции ножку и она со всего размаху врезалась в старшего Борджа. Тот покачнулся, Лукреция упала бы на пол, если бы Чезаре не подхватил ее.

Он решительно отодвинул сестру в сторону, дал младшему брату пощечину и выкрикнул с болью в голосе:

— Не смей ее обижать! Не трогай Лукрецию!

Отцу пришлось оттаскивать его.

— С разрешения вашего святейшества, — проговорил он мрачно, и его черные брови сошлись к переносице в подавленном приступе родительского гнева.

— Дети так непредсказуемы. — Сикст вздохнул, беззаботно взмахнул рукой и отпустил всех четверых.

Семейство Борджа шумно вывалилось в коридор.

— Дея!.. — многозначительно произнесла Катерина. — Ты не могла бы найти вазу и налить воды, пока цветы не завяли?

Я кивнула, хотя Сикст запросто мог бы вызвать прислугу. Выйдя из гостиной, я услышала голоса, которые доносились из ниши, находящейся в конце коридора, примерно в дюжине шагов от меня. Из вежливости я замедлила шаг, потом вовсе остановилась и прислонилась к стене, чтобы не привлекать к себе внимания. Я мысленно умоляла Борджа поскорее удалиться, чтобы мне можно было идти дальше.

Родриго Борджа нависал над детьми, которые выстроились перед ним в ряд. Как ни странно, он отчитывал не Джованни, а Чезаре.

Кардинал схватил старшего сына за руку с такой силой, что мальчик сморщился от боли, и спросил с затаенной угрозой в голосе:

— Почему ты все время дерешься с братом?

Гневный блеск в его глазах напугал даже меня, стороннего наблюдателя. Он наклонился, уставился в лицо сына и еще сильнее стиснул его руку. Мальчик побледнел и крепче сжал губы, чтобы не закричать. Маленькая Лукреция стояла рядом с ним и тихонько плакала, а Джованни ухмылялся.