Шура. Париж 1924 – 1926 - Нермин Безмен

выставочные пространства, в которых могли демонстрировать свои произведения и обсуждать работы коллег. Адреса и люди менялись, а подобные мероприятия так и называли «салоном». А квартира Гертруды Стайн представляла собой огромный выставочный зал, от пола до потолка увешанный картинами.

Лео Стайн, брат Гертруды, первым приехал в Париж в 1902 году, и этот богатый галереями, музеями и художественными мастерскими город сразу очаровал его. В 1903 году к нему присоединилась Гертруда – брат и сестра объединили свои силы и средства и решили вложить их в искусство. Они начали с молодых художников – Сезанна, Ренуара и Гогена, а позже к их приобретениям присоединились картины Пикассо, Матисса и многих других. Для художников, некоторые из которых тогда еще были далеки от широкой известности, Салон Стайнов служил настоящим творческим оазисом, ведь здесь картины раскупались мгновенно – порой на них даже не успевала высохнуть краска.

В 1904 году их брат Майкл сообщил им о том, что их счета увеличились на восемь тысяч долларов, и они тут же накупили еще больше картин. Так в их коллекции появились «Подсолнечники» и «Три таитянки» Гогена, «Купальщицы» Сезанна, а также работы Ренуара, Матисса и Тулуз-Лотрека. Все они украсили стены дома Гертруды, что превратило Салон Стайнов в одну из наиболее богатых галерей не только Парижа, но и всего мира. Художники, коллекционеры, критики – все мечтали попасть туда, дабы увидеть революционные для своего времени произведения искусства.

Майкл Стайн также увлекся искусством и, бросив работу в Сан-Франциско, вместе с женой перебрался в Париж, желая также собрать свою коллекцию картин. Именно в его доме Гертруда познакомилась с Алисой Бабетт Токлас. Лео, Майкл и Гертруда – люди с блестящим образованием и отличными финансовыми возможностями – поистине изменили мир искусства Парижа, в котором поначалу казались чужаками.

Когда в 1914 году Лео решил переехать в Италию, они с Гертрудой поделили коллекцию: Лео получил шестнадцать картин Ренуара и Пикассо, а Гертруде досталась большая часть работ Матисса.

Гертруда не гналась за шедеврами, она предпочитала оригинальность и поэтому покровительствовала направлению, которое тогда считалось чудаковатой новинкой, – модернизму. Более того, она поддерживала как идейно, так и финансово не только художников, но и писателей, и многие начинающие авторы мечтали попасть к ней. Гертруда Стайн буквально чувствовала гениальность, и те, кого она принимала в свой круг, рано или поздно приходили к славе. Множество людей выстраивалось в очередь, чтобы посетить ее знаменитый Салон и увидеть купленные картины. В конце концов госпожа Стайн сделала субботу днем открытого посещения.

Однако сегодняшний Салон начался чуть раньше. Это было сделано для того, чтобы гости со специальным приглашением могли остаться на ужин.

Вечер начался с выступления Матисса: художник комментировал свои работы и отвечал на вопросы посетителей, затем в беседу включились его коллеги по ремеслу, и обсуждения стали более резкими и даже радикальными. Отчасти это напоминало театральную сцену – кто-то пришел из любопытства, а кто-то искренне восхищался искусством. Салон был наполнен жизнью, творчеством и словно противопоставлял себя тем, кто отрицал новшества в искусстве. Несмотря на то что собравшиеся художники могли спорить друг с другом или даже соперничать, все они вместе с Гертрудой Стайн единым фронтом выступали против старого консервативного мира.

К ужину толпа разошлась, и остались только те, кто получил приглашения на закрытую часть мероприятия.

Шура, Люсия и Борис пришли вместе и стояли у камина, украшенного маленькими статуями и антикварной вазой. А другие гости вечера – все те, кто уже прежде собирался на террасе дома Алисы ДеЛамар, а также Пабло Пикассо, Скотт Фицджеральд, Огюст Ренуар, Поль Сезанн и Синклер Льюис – продолжали вечер в более закрытой атмосфере.

Рассматривая картины, Шура ощущала себя будто в музее. Прямо перед ней висел портрет Гертруды Стайн, написанный Пикассо. Молодая женщина поражалась глубине цветов и точности линий, а также тому, как реалистично была изображена сама Гертруда.

– Как тебе? – спросил Борис.

– Мне очень нравится. Как будто картина рассказывает всю жизнь мисс Стайн.

– Хочешь, я скажу тебе кое-что интересное? – прошептала Люсия. – Она позировала Пикассо раз восемьдесят или девяносто. Представляете, она не побоялась пойти в его мастерскую в Бато-Лавуар, это холодное, грязное место. Можете себе представить?

Шура знала, что вопрос Люсии риторический, и поэтому даже не попыталась на него ответить. Подруга тем временем продолжала:

– Говорят, в студии стоял такой холод, что остатки чая в чашках превратились в лед.

После всего ею пережитого Шура равнодушно относилась к замерзшему чаю, однако с трудом могла поверить в то, что Гертруда Стайн, такая серьезная и утонченная женщина, могла отказаться от комфорта своей квартиры и несколько десятков раз посетить бедную художественную студию.

– А еще Фернанда Оливье, говорят, читала ему басни Лафонтена, пока он работал. – Люсия, должно быть, поняла, насколько нереалистично звучат ее рассказы, а поэтому поспешно добавила: – Поверьте мне, это все чистая правда!

– Конечно, я тебе верю, Люсия, – сказала Шура.

Борис тем временем не отставал от сестры. Он слегка дотронулся до локтя Шуры, а затем приобнял ее за плечи. Довольная Шура продолжала слушать свою подругу. Люсия, время от времени приветствуя гостей, продолжала говорить:

– Во-первых, эти люди изменят эпоху, – сказала она, наблюдая за Пикассо и Гертрудой Стайн, но сразу же прервалась, стоило последней подойти к ним.

– Хочу заранее пожелать вам счастливого Рождества, – улыбнулась Гертруда. Зазвенели бокалы.

– Мы говорили о твоем портрете кисти Пикассо, – сказала Люсия.

Гертруда повернулась к висящей на стене картине и залилась звонким смехом. Смех – громкий, теплый, заразительный – всегда выделял ее из толпы.

– Ах… Да. Знаете, когда картина была готова, мои друзья сказали Пабло, что эта женщина не похожа на Гертруду. Как вы думаете, что он ответил?

Она снова