Последняя битва - Алекс Шу

— Вот Кирсанов, негодяй какой, — недоверчиво ухмыльнулся седой. — И все эти справки сам написал, собственноручно. Потом в архивы подкинул для правдоподобности, чтобы нам их по запросу выдали. Да?

— Конечно, заставил, — добавил молодой, — А если бы ствол из твоей лапы не выбил, то и выстрелить в себя тоже вынудил. Пить меньше надо, алкаш. Тогда может что-то правдоподобное смог бы придумать, а не этот бред.

— Ладно, ребята выводите его, — скомандовал седой. — Отвезем в наше управление пока.

Здоровяки, прихватив Бориса Николаевича, за руки, потащили его к выходу.

— Только передавать его никуда не надо, — попросил молодой. — Они здесь могут быть все повязаны. Алкаш — первый секретарь обкома. Думаю, в ЦК у него покровители тоже найдутся. Поэтому пусть в изоляторе КГБ посидит. Следственную бригаду из Москвы вызовем, и только им эту жертву «зеленого змия» сдадим. Пусть работают. Он соскочить ни в коем случае не должен.

— Не переживай, не соскочит, — улыбнулся седой. — Будет отвечать по полной программе. Мы за этим присмотрим. И всё зафиксируем. Вон, какие следы у тебя на горле от пальцев остались.

— Здоровый просто бугай, — признался молодой. — Я не ожидал, что он так набросится.

— Я тебе сколько раз говорил? — проворчал майор. — Никогда не нужно недооценивать противника. Даже когда кажется, что ты его уже втоптал в землю. Всегда надо быть готовым к любому развитию событий. Расслабиться можно только после контрольного выстрела в голову. И то, не всегда.

Я понял, Сергей Иванович, — улыбнулся молодой. — Вам тут больше ничего не надо?

— Пока нет.

— Тогда поехали?

— Поехали, — кивнул седой. — Только я сейчас кабинет оппечатаю, и у секретарши ключи заберу. Потом здесь обыск надо провести. Может, чего интересного найдем.

— Навряд ли, — отмахнулся молодой. — Ельцин хоть и алкоголик, но не дурак как Горбачев. Он на мелочи вроде взяток не разменивается, его власть интересует. Если бы до самого верха добрался, тогда уже творил бы что хотел. Человек такой. Так что кроме бутылок водки, ничего здесь нет.

— Посмотрим, — многозначительно ответил майор. — Ладно, иди уже к бойцам. А я тут пока вопросы порешаю.

— Слушаюсь, товарищ будущий полковник, — ухмыльнулся парень, развернулся и вышел из кабинета.

12 марта. 1979 год. Атлантический океан

Я задумчиво смотрел в окно иллюминатора. Белоснежные облака проплывали мимо и висели сплошной пеленой внизу, заслоняя лазурную гладь океана. Если бы вдруг произошло чудо, и они моментально рассеялись, я бы все равно ничего не увидел. До земли было очень далеко. Откинувшись на большое мягкое сиденье, я отдыхал душой от напряженных будней, наслаждаясь бездельем.

Встречи с Горбачевым и Ельциным оставили двойственное впечатление.

С одной стороны я помнил прошлую жизнь и роль этих личностей в развале страны, последующем хаосе, веретенице вооруженных конфликтов и региональных войн, бандитском беспределе, холоде и голоде «гремящих девяностых». Холеные сытые рожи Пятнистого и Алкаша, вызывали только ненависть и желание как следует приложиться от всей души, оставляя ощущение чего-то невероятно мерзкого, гадкого и липкого, к которому пришлось прикоснуться против своей воли.

С другой, они ещё не успели сделать ничего действительно непоправимого. Моя личная вендетта против них, была обусловлена памятью, оставшейся с прежней жизни. Особенно это касалось Ельцина. Убитый снайпером старик-ветеран в Белом доме, мертвая молодая девчонка с широко открытыми голубыми глазами и копной разметавшихся русых волос до сих пор стояли у меня перед глазами. Я запомнил каждый слипшийся и потемневший от натекшей бордовой крови локон, безжизненно раскинутые тонкие белые руки, навсегда застывший взгляд, исполненный предсмертной тоски и невыразимой муки, и разорванное красное знамя с серпом и молотом, мягкой шелковой волной накрывшее хрупкую девичью фигурку…

Теперь ты отомщена, девочка. Этих страшных событий, унесших твою юную жизнь больше не будет. Может быть, ты достойно используешь появившийся шанс. Станешь врачом, учителем или кем-нибудь другим. Сможешь счастливо прожить свою жизнь, любить и быть любимой, познать радость материнства, дожить до глубокой старости, окруженная любящими детьми и внуками. Во всяком случае, я на это надеюсь…

Ельцин, устроивший в той жизни бойню в Белом Доме, в этой не уйдет от расплаты. Подставу я ему организовал грамотно, используя его страсть к выпивке и импульсивный характер. Сначала вогнал в ступор, вызвал чувство гнева неудобными вопросами. Затем ещё ошеломленного, обвинил в убийстве и сунул в руки пистолет. Был бы Алкаш трезвый, возможно, номер бы не прошел. А с пьяным и раздраженным всё вышло лучшим образом. С таким букетом обвинений сидеть будет долго и с гарантией. И пистолет «ТТ», бывшее оружие армейского ворюги — подполковника Петренко, по иронии судьбы, послужит справедливости.

Теперь, глядя в окошко иллюминатора, я ощущал спокойное удовлетворение, как после хорошо сделанной тяжелой работы. Заговорщики арестованы, долги розданы. Я лечу на солнечную Кубу. Впереди встречи с легендами кубинской революции: Фиделем и Раулем Кастро, тропические пляжи с белым песком, пальмы и голубая гладь океана. Viva Cuba! Viva Comandante!

9 апреля. 1979 года. Куба. Гавана

Черные боксерские перчатки мелькали молниями, обрушивая на меня град стремительных ударов. Я, закрыв лицо руками, а локтями — корпус, смещался влево, под переднюю руку Энтони «Тони» Гонсалеса и назад, чтобы разорвать дистанцию и хоть немного прийти в себя. Но коричневый метис не отпускал меня. Его ноги двигались в каком-то завораживающем ритме, стремительными рывками слева направо и, наоборот, замирали на долю секунды, затем отпрыгивали назад и снова подскакивали вперед. Руки выстреливали сериями под различными углами, с неутомимостью рычагов работающего стального механизма. Апперкот левой, прямой правой, боковой по печени и опять прямой. Меня методично обстукивали со всех сторон, обходя и пробивая защиту. Даже огромные перчатки, полностью закрывающие лицо, не защищали от ударов. Гонсалес раздергивал, кидал обманки, заставляя раскрыться, пробивал многоударные комбинации, пряча неожиданные заготовки и заставляя мою голову сотрясаться. Конечно, он бил далеко не в полную силу, работал с «амиго» Кирсановым, легко, но быстро. Накопительный эффект ударов начинал сказываться: голова гудела, избитое тело отзывалось болью на каждое резкое движение. Я не сдавался и тоже взрывался комбинациями. Но мои попытки контратаковать легко читались.

Гонсалес, отклонялся, уходил нырками, изгибал назад корпус, двигал шеей и моментально менял положение тела, заставляя меня промахиваться. От африканских предков Тони достались удивительная пластичность, гибкость и великолепные рефлексы, позволяющие с легкостью уходить от моих атак.

— Брэк, — крикнул главный тренер — Хосе Эспиноса.

— Deténgase! — требовательно повторил он. Выглядел Эспиноса колоритно. Седой, крепкий как дуб, с залихватски подкрученными кончиками усов. Вылитый Бармалей из сказки Корнея