Золотой век Испанской империи - Хью Томас

Мертвые в Перу не оставлялись в покое, но продолжали играть роль в общественной жизни. Педро Писарро, кузен эстремадурской группы братьев-конкистадоров, воспитывавшийся в Толедо, вспоминал, как после его прибытия в Куско горожане вынесли гробы с покойниками на главную площадь и расставили их в ряд в соответствии с возрастом. Затем люди уселись и принялись есть и пить чичу. Они разожгли перед усопшими костры из сухого дерева, в которых сожгли все то, что в прошлом давали мертвым. Они расставили перед гробами большие кувшины из золота, серебра и глины, в которые стали лить чичу. Когда сосуды наполнились, они опустошили их в большую круглую каменную чашу, стоявшую посередине площади{633}.

Перуанские жрецы под предводительством верховного жреца – вильяка ума, часто предъявляли людям небольшой закрытый покрывалом узел, который, как они заверяли собравшихся, представлял собой само Солнце. Его охраняла стража с украшенными золотом пиками – «оружием Солнца». Драгоценный объект помещался на скамью на площади, после чего ему предлагались перья или плащи, а также пища, которую впоследствии сжигали. Пепел от солнечной трапезы ссыпали в круглый каменный желоб в форме женской груди.

Верховное божество инков носило имя Виракоча – буквально это слово означало «морская пена». Сьеса де Леон, один из наиболее дотошных испанских хронистов, писал, что, насколько ему известно, этот Виракоча выглядит как высокий светлокожий человек, крупного телосложения, в белых, ниспадающих до земли одеждах, подпоясанный ремнем. У него короткие волосы, в руках он держит нечто напоминающее требник, а на голове у него венец. Однако Хуан де Бетансос пишет просто, что это высокий человек в одеянии с поясом. Индейцы рассказывали, что он непрестанно путешествовал, пока не добрался до моря, где расстелил свой плащ поверх волн, взошел на него и уплыл, и больше его никогда не видели. Племянник Атауальпы указывал, что испанцы явились из того же самого моря, в котором исчез их бог-творец. Возможно, это было то же море, в котором исчез также и мешикский бог Кецалькоатль.

У Солнца в древнем Перу имелся дворец с золотой крышей, который охраняли двести женщин, – предполагалось, что они должны были блюсти целомудрие, однако, как сообщает Педро Писарро, они нередко «связывались с мужчинами – слугами и стражами Солнца». Неподалеку располагался сад, наполенный золотыми изображениями маисовых стеблей, деревьев, фруктов и овощей.

Такова была земля, ставшая теперь предметом пристального, даже настойчивого, внимания Испании. В особенности это внимание касалось Панамско-Дарьенского перешейка, который на первый взгляд казался столь похожим на территории, завоеванные Кортесом в Новой Испании.

Писарро провел в Панаме и Дарьене год, готовя свою экспедицию в Перу. Он знал о политическом положении в этой стране очень мало – гораздо меньше, скажем, чем тот, кто прочитал предыдущую главу.

Для того чтобы упорядочить свои действия, он организовал Перуанскую компанию, или «Компанья-дель-Леванте» – совместно с Диего де Альмагро, Эрнандо де Луке и еще парой человек, таких как Диего де Мора и Гаспар де Эспиноса. У них было три корабля, которыми совместно владели Эрнандо де Сото, Писарро и Эрнан Понсе де Леон, около 180 человек (женщин они принципиально не брали) и около тридцати лошадей: «Столько испанцев и лошадей, сколько смогло уместиться на корабли»{634}. Экспедицию финансировали сам Писарро и Альмагро; Эрнандо де Луке сделал небольшое вложение, но он не являлся партнером того же уровня, что двое остальных лидеров{635}.

Писарро заплатил за лошадей и нескольких черных африканских рабов для нужд экспедиции, а корабли были нагружены провиантом, водой и вооружением для их хозяев. Капитаном и штурманом экспедиции был друг Писарро – Бартоломе Руис (де Эстрада), который, как мы уже знаем, происходил из Могера на реке Тинто, этой колыбели добрых моряков. Он также работал на Альмагро и набирал людей для этого путешествия. Однако Педро Писарро говорит, что все участники должны были сами оплачивать все расходы, включая плату за свой проезд; Херонимо де Алияга, умный и образованный юрист из Сеговии, также упоминал, что платил за все из своего кармана{636}.

Были и другие инвесторы – например богатый лисенсиадо Гаспар де Эспиноса, уроженец Медины-де-Риосеко, города, бывшего во владении у полукоролевской семьи Энрикесов. Но Писарро был старшим, фактически командиром всего отряда, подобные которому в те дни можно было видеть нередко{637}. Его власть ограничивалась лишь королевскими чиновниками, назначенными следить, чтобы корона получала свою пятую часть от всех доходов и добычи, однако он сумел избежать их общества, оставив их в резерве{638}.

Главными людьми в этом путешествии были члены семьи Писарро. Из них Эрнандо, которому в ту пору было около тридцати лет, был единственным законнорожденным братом Франсиско, и он был на двадцать лет его младше. Овьедо, знавший его лично, писал, что Эрнандо был «человек плотного телосложения, но высокий, с толстыми губами и языком, а кончик его носа был мясист и красен»{639}. Его кузен, Педро Писарро, однако, уверяет, что он был «хорошо сложен, доблестен, разумен и храбр, хотя и несколько тяжел в седле»{640}. Гарсиласо де ла Вега, отличавшийся пылким воображением, но не самый достойный доверия из летописцев того времени[91], считал его «грубым и вспыльчивым»{641}. Энрикес де Гусман говорил, что Эрнандо «дурной христианин, совсем не боящийся Бога и еще менее преданный своему королю… хорошо умеющий только болтать и хвастаться»{642}. Будучи законным сыном, он унаследовал от отца большой дом в Трухильо, а также близлежащую деревушку Ла-Сарса в нескольких милях южнее, издавна бывшую во владении у семьи Писарро.