Бумажные розы - Патриция Райс

— Ваш муж говорил, что вы рисуете, миссис Монтейн. Вы сейчас над чем-нибудь работаете?

Эви бросила растерянный взгляд на Кармен, стоявшую у печки, потом вновь на гостя, который уже исчез за дверью ее спальни. Столько лет в ней жили ее фантастические надежды, столько лет… Она не могла поверить, что вот так легко и просто мечта становится явью. Ей нужно было время подумать, сформулировать все свои вопросы, но в голове стоял туман из смутных желаний и надежд, из груди рвались рыдания, и она только молча последовала за ним в спальню.

Он рассматривал холст, натянутый на мольберте. Мария тыкала маленьким пальчиком в картину и все повторяла:

— Тайер, Тайер…

— Неплохо схвачено сходство, малыш, — проговорил Пейтон. — Ваша мисс Мариэллен, бесспорно, одарена. — Он оглянулся на входившую Эви. — Кстати, почему вы предпочитаете называть себя так? Ужасное имя. Ведь, как мне помнится, ваша мать назвала вас Эванджелин, не так ли?

— Она также дала мне фамилии — Пейтон и Хауэлл. Но жизнь сложилась так, что они для меня столь же реальны, как и любое придуманное имя. А Мариэллен приятно звучит. Кажется, что человек с таким именем окружен большой и любящей семьей. — Смирившись с тем, что ему явно было что-то известно, Эви успокоилась. Она ни на минуту не забывала о Джен Эйр и решила вести себя соответственно.

Взяв в руки одну из бумажных роз, подаренных Тайлером, она принялась вертеть ее в пальцах.

— Эванджелин… Это было второе имя вашей матери. Так звали вашу бабушку. Это хорошее, старомодное имя. Луиза, очевидно, очень хотела сохранить связь между вами и вашей семьей. Хотя бы этим. Честно говоря, до сих пор не верится, что она решилась на это…

Он покачал головой и опустил заерзавшую в его руках Марию на пол.

— На что это? — переспросила Эви, беспомощно глядя на незнакомца, который глазом профессионала изучал ее картину и говорил те вещи, которых она ждала всю жизнь.

— Впрочем, доказательств прямых нет, — добавил он печально и перевел на Эви задумчивый изучающий взгляд. — Но с другой стороны, откуда у вас такое имя? И внешность? И наконец, вот это. — Он кивнул на незаконченную картину, на которой были изображены Тайлер и Мария.

— Может быть, вы объяснитесь яснее?

У Эви голова шла кругом. Еще никто и никогда не говорил, что она на кого-то похожа. И она не поняла, что означал этот его кивок на мольберт. То ли он имел в виду Тайлера, то ли саму картину. Интуиция подсказывала ей, в чем тут дело, но Техас научил ее не полагаться на интуицию. «Хватит мечтать, пора взглянуть в лицо правде».

— У вас есть вино? — спросил вдруг Пейтон, глянув в окно на запыленную узкую улицу.

— Я могу послать в лавку.

— Да не важно… Просто мне показалось, что нам сейчас не помешало бы пропустить по глоточку. — Он оглянулся через плечо. — Вы присядьте. Не уверен, что мне вообще следует что-либо говорить, но я чувствую, что подозрений у вас больше, чем у меня удовлетворительных ответов. И полагаю, нам нужно во всем разобраться.

Эви молча опустилась на краешек постели.

— Что вы имели в виду, когда говорили о моих глазах и волосах?

— У вас глаза как у меня, как у детей и как у моей матери… вашей бабушки. Розита Пейтон тоже была красивой женщиной, но к вам от нее перешли только глаза. Отец, бывало, называл их испанскими. Я никогда не видел мужа Ангелины, но думаю, что у него тоже были темные глаза и смуглая кожа, как у мамы. Поэтому дети так похожи на мексиканцев. Ангелина была очень похожа на маму, я же — другое дело. Я больше смахивал на отца, американца ирландского происхождения, большого весельчака и бедокура. Он был невысок ростом, с каштановой шевелюрой и не выносил палящего солнца. Как и я. У вас, случайно, нет такой проблемы? — Он внимательно взглянул на нее. Эви утвердительно кивнула:

— Я быстро краснею на солнце и поэтому всегда стараюсь закрывать лицо шляпкой и зонтиком. Правда, мне нечасто приходится находиться на открытом воздухе.

Он вновь обернулся к окну.

— Я терпеть не мог возиться на земле и со скотиной. Отец говорил, что мой дед был в этом смысле такой же, как и я. И умер он жалкой смертью в салуне. Все последнее время, после того как лишился фермы, дед убивал время тем, что рисовал «глупые картины».

В комнате воцарилась тишина. Не зная, как расшевелить его, Эви проговорила:

— Кармен сказала нам, что вы известный художник. Пейтон криво усмехнулся:

— Однажды я продал портрет за две тысячи долларов. В те времена деньги у меня водились, я много зарабатывал. Не знаю, можно ли это называть известностью. В любом случае слава, как и деньги, вещь мимолетная. У меня ухудшается зрение и начинает дрожать рука. Я уже не смогу сделать то, что делаете вы. — Он кивнул на мольберт. — Но мог бы, пожалуй, дать вам несколько уроков. Хотя, сдается мне, у вас и без того вполне профессиональная подготовка.

— В Сент-Луисе примерно с год жил художник из Парижа. Воспитательница настояла на том, чтобы я брала у него уроки. Как-то он заметил, что мои работы слишком женственны, в них не видно силы. Тогда я сказала ему: разве стоит ожидать от женщины, чтобы она рисовала, как мужчина? Мы сильно поругались, но я все равно старалась перенять у него все, что он умел. Пейтон усмехнулся, вновь повернулся к ней и сложил руки на груди.

— Узнаю Луизу. Однажды в ответ на упреки отца она сказала ему, что не мужчина и не хочет им быть, а если он требует, чтобы она думала, как мужчина, то пусть сначала вложит в нее мужские мозги. Видите ли, во всем, к чему бы она ни прикладывала руку, ощущалось явное женское начало. И получалось у нее все гораздо лучше, чем у мужчин.

Эви улыбнулась. Ее мама так говорила… Слова Пейтона прозвучали дивной музыкой для ее ушей. Мама — существо из запредельного мира, куда Эви не могла добраться даже с помощью своего богатого воображения. А этот человек знал ее лично.

Она выжидающе смотрела на него, но он молчал. Тогда она сказала:

— Ничего удивительного, что у нас с матерью много общего.

Улыбка исчезла с его лица.

— Не дай Бог. Лучше расскажите о своей воспитательнице. Как вам стало известно, что ваши родители из этих мест? Ведь вы выросли в Сент-Луисе?

Эви рассказала о том, что произошло после смерти воспитательницы, как она узнала об адвокате Хэйле из Минерал-Спрингса. Слушая ее, Пейтон кивал и прямо на глазах становился все более печальным и расстроенным.

— В Луизе было очень много от ее отца. Она считала, что деньги способны решить любую проблему. Впрочем, очень возможно, что так и есть; кто я такой, чтобы судить об этом? Но если бы она написала мне, рассказала обо всем… Тогда я приехал бы и нашел вас. Может, именно поэтому она и не написала. Луиза хотела, чтобы вы выросли леди, а не дочерью бродячего и нищего художника.

Эви во все глаза смотрела на этого бородатого незнакомца, который, в сущности, признавался сейчас в том, что он ее отец, и боролась со слезами. Его откровения пугали. Эви не готова была справиться с обрушившимся на нее сразу таким потоком информации. Что ему от нее нужно? Он что, думает, что она сейчас с рыданиями бросится ему на шею и в порыве великодушия простит за то, что он ни разу не вспомнил о ней на протяжении двадцати лет? Или ему больше интересны деньги матери? Боже мой, ну кто ее тянул за язык?! Зачем нужно было сразу все рассказывать про себя? И сколько пройдет времени, прежде чем об этом узнает весь город?