Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

Франсуа был счастлив. Его плотский союз с Жилеттой из Берси не оставлял желать ничего лучшего. Каждое прикосновение друг к другу было для них праздником. Но он по-прежнему испытывал к ней только нежность и ни малейшего намека на любовь. Она его обожала, и вместе они производили впечатление крепкой пары, хотя в действительности это проистекало именно из-за отсутствия любви: Жилетта была ему безразлична, и ничто из того, что она могла сказать или сделать, не трогало Франсуа и никак не влияло на его душевное состояние.

Он часто думал об Ариетте. Ни на один миг он не переставал ее любить. Тело его было с Жилеттой, но душа не покидала будущую жену. Франсуа убеждал себя, что не изменяет ей, потому что ничего у нее не отнимает. Когда она приедет, все снова будет как прежде.

***

В Вербное воскресенье, 25 марта 1358 года, поднимаясь по ступеням собора Богоматери, чтобы присутствовать на мессе, Франсуа услышал удивительную новость: дофин бежал. Он покинул Париж ночью. Люди оценивали это как победу Этьена Марселя. Дофин показал себя таким же трусом, как и при Пуатье. Купеческий старшина стал полновластным хозяином Парижа, и, быть может, сделается вскоре и хозяином Франции. Франсуа не разделял этого мнения. Ему вспоминался собственный маневр при Пуатье, когда он вышел из битвы лишь затем, чтобы сесть на коня. Наверняка дофин предпринял свое отступление из тех же соображений.

Нищие на подступах к порталу предлагали ветви самшита, срезанные в окрестных лесах. Франсуа купил на шестерых целую охапку и вошел в собор. Солнце ярко светило сквозь правую розетку — круглый витраж, обращенный на юг. Из-за ее горячих, сочных красок она нравилась Франсуа гораздо больше, чем холодная северная. Он преклонил колена прямо на голом полу и сложил руки. Солнечный лучик ударил в перстень со львом и отразился золотым блеском. Никогда еще кольцо не казалось ему столь великолепным. Он повернул голову и увидел, как Жан застыл в созерцании голубоватых переливов северной розетки. И ему пришло на ум, что они с братом превосходно дополняют друг друга, один — выбирая тень, другой — свет. На этот счет можно было бы сделать и больше пространных умозаключений, но Франсуа не любил мыслить отвлеченно. Он удовлетворился тем, что поздравил себя с собственным выбором — светом.

***

Политические события продолжали свой торопливый бег. Как и предполагал Франсуа, дофин, оказавшись вне парижских стен, собрал верных себе людей и предпринял блокаду столицы. У Этьена Марселя и его приспешников, попавших в западню, не оставалось другого выбора, кроме как объявить осадное положение, укрепить стены и завладеть всем наличным оружием. Таким образом, прошел весь апрель и половина мая.

С наступлением погожих дней все три парочки взяли обычай гулять на лугу Пре-о-Клерк. Сначала они возвращались с этих прогулок довольно поздно, уже после объявления ночной стражи, проходя в город через ворота Бюси, но вскоре из-за повсеместного укрепления стен это стало невозможно, и они ограничили свои выходы лишь дневными часами.

Луг Пре-о-Клерк, простиравшийся между Сеной и аббатством Сен-Жермен, был местом довольно отдаленным. Он считался владением студентов, которые проводили там большую часть досуга. Франсуа частенько ловил там рыбу на удочку. Жилетта молча сидела рядом и восхищенно вскрикивала всякий раз, когда он вытаскивал улов из воды. Но чаще всего он бездельничал. Он просто позволял течь этому существованию, спокойному и прекрасному, как сама Сена. Вечерами, возвращаясь вместе со всеми к воротам Бюси, Франсуа смотрел, как садится солнце за небольшой церквушкой, называвшейся то ли Сен-Пьер, то ли Сен-Пер, расположенной на улице того же названия и состоявшей всего лишь из нескольких крестьянских дворов.

В третье воскресенье мая, придя на Пре-о-Клерк, они заметили какое-то сборище. Человек десять студентов кого-то колотили. Приблизившись, они вскрикнули все одновременно, поскольку узнали жертву: избиваемый, болтавшийся от одного к другому, был не кто иной, как Берзениус!

Жан вмешался:

— Стойте! Что он вам сделал?

Завидев Жана, студенты приостановили расправу.

— Это шпион Карла Злого. Он нам сулил денег, если мы поддержим его хозяина. Заработать-то мы не прочь, да только не таким путем!

— И что вы собираетесь с ним делать?

— Выбьем пару-другую зубов, сломаем пару-другую ребер да бросим в Сену…

— Мысль неплохая, но у меня найдется получше: вы его отпустите!

— Как это?

— А вот так! От одной только мысли, что своим спасением обязан мне, он удавится!

Студенты посовещались и, в конце концов, приняли предложение. Жан приблизился к Берзениусу:

— Ты свободен благодаря мне. Скажи «спасибо», Берзен!

Берзениус посмотрел на Жана. Его глаза сверкнули ненавистью. Он прошипел:

— Берзениус!

— Как тебе угодно. Осел по-латыни «asinus», что не мешает ему оставаться ослом.

Раздался взрыв хохота. Берзениус потерял голову от бешенства и крикнул Жану:

— Шлюхин сын!

Жан испустил крик, похожий на волчий вой, и бросился на своего недруга. Берзениус тоже проявил проворство. Выхватив из-за пояса одного из студентов кинжал, он нанес удар, целясь в Жана. Тот перехватил его руку и изо всех сил впился в нее зубами. Берзениус завопил от боли и выпустил оружие. Вдвоем они повалились на землю. Франсуа сделал шаг к дерущимся, но остановился. Он не имел права вмешиваться. Впрочем, несмотря на свое слабое сложение, Жан очевидно брал верх. Упираясь коленом в грудь соперника, он удерживал его на земле, и все ниже склонялся к нему с оскаленным ртом.

Туссен крикнул:

— Глядите, он метит ему в горло!

Так оно и было. В этот миг в Жане не оставалось больше ничего человеческого. Рожденный волком, он вновь становился им. На лице Берзениуса отразился ужас, и он закричал:

— Пощады!

Крик сменился воем — челюсти Жана сомкнулись на его горле… Только тогда Франсуа прыгнул. Ударом кулака в затылок он оглушил брата. Берзениус высвободился и убежал с окровавленной шеей. Жан быстро пришел в себя.

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы помешать тебе стать убийцей.

В конце концов, Жан успокоился, но Франсуа так никогда и не смог забыть лицо своего брата, каким оно стало в тот миг…

***

Гроза разразилась несколько дней спустя, 25 мая, в день святого Урбана. Дело было к вечеру. Все три пары гуляли, как обычно, на Пре-о-Клерк, когда завидели группу верховых, несущихся во весь опор к Парижу. На какой-то миг им показалось даже, что это люди дофина пошли в наступление, но отряд был слишком уж малочислен, а на лицах всадников читался явный испуг. Франсуа удалось остановить одного из них.

— Что происходит?

— В окрестностях Сен-Лье-д'Эссерана крестьяне взбунтовались. Их толпы движутся с криком: «Бей дворян!»