Цветок яблони - Алексей Юрьевич Пехов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зачем ты ее хранишь? — Мерк не скрывала своего отвращения.
— Моратан задал тот же самый вопрос.
— И что ты ему ответила?
— Сказала, что это победный трофей Милта. Его подарок мне, — Мири протянула сестре перчатку:
— Посмотри на нее внимательно. Что ты видишь?
— Интересно.
Рыжие брови Мири насмешливо поднялись:
— И только?
Мерк вздохнула, села рядом, небрежно бросив перчатку на осколки мрамора:
— В ней сердце той стороны. И я узнаю материал. Металл, кость гвина. Ковка, пускай после и постарались шаутты, слишком знакома. Моя работа, а значит перед нами часть посоха Мали. Его переплавили, смешали с металлом другого мира, создали доспех для Вэйрэна. Вот причина его силы.
Они помолчали, думая о насмешке судьбы. О том, как все повернулось, и том, как ошибку Шестерых использовали против них. Миерон, самый осторожный и дальновидный, предупреждал их когда-то, что ни к чему хорошему та глупость не приведет. Но Мерк так хотелось быть полноценной. Такой же, как братья и сестры. Мальту хотелось справедливости. Мали — вернуть зрение. Миерону — помочь ей. Мири — исполнить увиденное во благо человечества. Моратану возвыситься. Милту… что было нужно Милту не знал никто.
И вот, спустя годы, им пришел ответ. Мир разбит. Магия уходит. Та сторона отомстила за то, что они ей сделали. И асторэ, ставшие шауттами, сыграли свою партию. Использовали ошибки Шестерых.
Ужасно. Горько. Смешно до слез.
— Вэйрэн был лишь инструментом. Клинком против нас, — наконец проронила Мерк.
— Против меня. Кое-кто считает, что я во всем виновата. Ведь это я предложила выкинуть наших учителей. Все остальное — лишь череда трагических случайностей. Никто не предполагал, во что они переродятся там.
— Ты видела, что так будет? С перчаткой.
Мири с сожалением развела руками:
— Я желала лучшего для всех нас. И все мы хотели прекратить ту войну и выжить. Но война не закончилась. Просто стала другой.
— Ты уничтожишь ее?
— Зачем? Она безопасна.
Мерк возразила:
— Ложь. Что ты видела?
Та вздохнула с глубокой печалью и произнесла с неохотой:
— Она безопасна для каждого из нас. Но не для других. Поэтому я спрячу ее здесь. Аркус проклят нами. Сюда никто очень долго не придет.
— Что ты видела, сестра?!
Мири закрыла глаза, потекли слезы. Плакала она совершенно беззвучно.
— Множество вероятностей. Но все они говорят, что Даул — это не конец. Лишь начало дороги. Когда-нибудь мы проиграем. Мир изменится. Разорвется. А, может, останется прежним.
Мерк зло сверкнула глазами:
— Если перчатка — причина грядущих бед, уничтожь ее!
Мири сохранила спокойствие, спросив веско:
— А ты сможешь уничтожить свой браслет? Или мой рог? В них сила, что делает нас равным богам. Даже асторэ не могли уничтожить кости гвинтов. Они лежали тысячи лет в пыльной кладовке, пока Мали не открыла путь на ту сторону.
— Ты тоже можешь открыть.
Смех у рыжеволосой вышел зловещим:
— Посмотри на меня, сестренка. Ну же! Посмотри, как ты смотришь на всех остальных. На мои нити. Ну?!
Мерк взглянула и отшатнулась:
— Ты… — слова давались с трудом. — Ты умираешь.
— Вэйрэн стал прекрасным оружием того, кто так хотел мне отомстить. Да и вам тоже. Мои силы истощены боем. А дни сочтены. Доспех оказался слишком прочен, он давал ему мощь, толкал на бунт, смутил разум не только асторэ, но и всех, кто встал под его знамена. Все это я разрушила, дав плетение Милту, и его нож поставил финальную точку. Но пора заплатить цену. Каждому из нас. Теперь я не смогу открыть путь на ту сторону. Мали больше нет. И Миерона. И Мальта с силой его солнц и лун. Моратан бесполезен, его способности самые приземленные и всегда такими были.
— Если бы ты только могла создать брешь. Я готова отнести перчатку, я выдержу силу мира мертвых.
Мири с благодарностью коснулась щеки сестры, шепнула:
— Знаю. Но это сделаешь не ты. И не сейчас. Если когда-нибудь такой момент придет, то нас давно уже не будет.
— Как же они справятся?
— Они потерпят неудачу. Не раз. Вероятностей множество. Но когда-нибудь у кого-то получится. И все закончится. А точнее — начнется снова. Как мы и хотели. Наша же реальность, наша магия, все, что нас окружает — отравлены перчаткой. Я так вижу. Мы сами себя испортили, забрав силу у асторэ и породив чудовищ. Забудь о том, что произойдет потом. Думай о настоящем. Поговори с Моратаном, пока не поздно. Прощай, сестра.
— Прощай? — нахмурилась Мерк.
Мири серьезно посмотрела на нее:
— Миерон был когда-то прав. Нам не стоило тревожить тех, кто жил там. Даже ради победы в нашей войне и спасения своего народа. Последствия тех действий у нас перед глазами. Вероятности множатся, и шанс, что ты или я умрем в ближайший час — высок. Так что на всякий случай «прощай».
— Прощай, — поднимаясь, сказала тзамас. — Но ты ошибаешься. Мы поступили правильно. Иначе никого из нас давно бы уже не было. А так люди выживут и пойдут дальше.
— Даже если у них исчезнет магия? Впрочем… когда-нибудь будет и так.
Мири вновь занялась камнем, и Мерк поняла, что в той части, которой касался рог, проступает лицо, очень похожее на ее собственное.
Золотые жилы ползли по черным стенам, ветвились, складываясь в непонятный рисунок, сливаясь на потолке в единое золотое панно. В восьмиугольном зале было жарко и душно из-за горящей жаровни, в которой ярилось злое большое пламя, бросавшее блики на поверхности, дотягивающееся светом до самого верха.
Балки — два перекрестья, расположенные друг над другом — вращались справа налево. Каждый крест двигался со своей скоростью и словно бы подхватывал, тянул за собой золотое панно потолка. Если приглядеться, то становились видны звезды, кроваво-красный месяц. Один. Второй. Третий… Десятый… Двадцатый.
Моратан лежал на полу, на расстеленной шкуре бурого медведя, заложив руки за голову, и следил за этим вечным движением, едва шевеля губами.
Его обычно холодное, немного надменное лицо сейчас выражало сосредоточенное спокойствие. Он думал, и Мерк, остановившись у входа в зал, решала для себя, как начать разговор.
— Что? — голос у него был пустой, ровный, лишенный эмоций. Моратан всегда был таким.
— Ты кое-что забрал.
Он поднял руку с артефактом Мальта, раздался звон, и женщина едва не скривилась, столь другим был уже давно ставший привычным звук. Колокольчик не пел, а глухо звенел.
— Хочешь отобрать? — вопрос прозвучал равнодушно.
— Нет, — ей пришлось заставить