Ардагаст и братство тьмы - Дмитрий Баринов

— Да, с нами тут легко, — вздохнул Пётр. — Мы ведь все жизнь положили за добро и справедливость. А там, в земном мире... словно среди ядовитого болота. Ессеи, чтобы жить, как здесь, бежали в пустыню. Римляне и там их нашли и перебили... А к нам в иерусалимскую общину как-то вступила богатенькая парочка, Анания и Сапфора. Имущество продали, деньги отдали общине, только вот часть их утаили, и немалую. Для чего — подкупом прибрать общину к рукам? — Голос рыбака стал неожиданно суровым. — Я применил к этим пройдохам Заклятие Истины — то, что убивает ложно клянущихся на месте. Оба упали мёртвыми.

— Ты, Пётр, не иудей, а жестокий скиф, — иронически произнёс Аристей. — Когда за твоим горе-мессией пришли стражники, ты один схватился за меч и отсёк какому-то бедняге ухо.

— Разве скиф предаст своего вождя? — махнул рукой рыбак. — А я отрёкся от нашего рабби трижды за одну ночь.

— Какой из него вождь? — презрительно хмыкнул Зореслав. — Собрался в цари, велел вам купить оружие. А как дошло до дела, перетрусил и сдался. Вы тогда могли все с честью погибнуть в бою, как мы под Экзампеем! Или прорваться с боем...

Пётр опустил голову. Некоторое время они летели молча. Потом Пифагор заговорил:

— Да, здесь хорошо, но не торопитесь сюда. Нелегко быть мёртвым, даже великим. Живёшь тут, споришь, набираешься ума и вдруг понимаешь, какую чушь говорил ученикам. А их потомки эту чушь повторяют и приговаривают: «Сам сказал». «Сам» — это я, Пифагор с Самоса! Я гордился своими общинами. Всё общее, не только у нас, избранных, власть — нам, осчастливим свои города нашим мудрым правлением, а мудрейший, конечно, я, воплощённый Аполлон... Вот наши общины и превратились в шайки аристократов-заговорщиков.

Боги, не я ли проложил дорогу этому мерзкому Братству Тьмы?

— Плохой ты был ученик, — отозвался Абарис. — Славы хотел, власти. И сам таких же собрал. Говорил я тебе: поживи у сииртя или хоть у скифов. Душу очисти, тогда иди учить. А ты в Египет к жрецам подался, потом к халдеям, к персидским магам. Искал, кто всех чванливее?

— Нас зовут Учителями человечества, — вздохнул Пифагор. — А Учитель не может переучивать. И он в ответе за своих учеников. Сократ это понимал. Потому и не стал бежать от суда и казни.

— Ты понял свои ошибки постепенно. А на меня всё обрушилось сразу, как только попал сюда, — печально проговорил рыбак. — Тот, кого я считал Мессией и сыном Бога, оказывается, в преисподней — за то, что учил не противиться злу. Одно утешение, что там же этот, убийца праведников и самозваный апостол Павел из Тарса, который учил рабов повиноваться господам, а господ — откупаться от бедняков подачками. А я, выходит, заслужил блаженство здесь. Тем, что создавал общины, как у ессеев, правда, не в пустыне, а в городах. Но ведь у нашего рабби Иешуа тоже была такая община, только странствующая... ну, кочевая...

— Бродячая! — безжалостно произнёс Абарис. — Печорцы по тундре кочуют, летом рыбу ловят, осенью оленей бьют, зимой в тайге охотятся. А вы с чего жили? То рыбачили, то у богатых шлюх деньги брали. А денежный ящик доверили вору. Он вашего рабби и продал. Бродяги вы были, а не кочевники.

— Волхвы тоже странствуют, — возразил Вышата. — Не больше, чем по двенадцать человек вместе. Вас ведь было двенадцать? Так мне говорил Андрей бар-Зеведей. Твой брат, Пётр. Я и сам был странствующим волхвом.

Но странник должен вернуться к людям и принести им то, что добыл, — новую мудрость, новую правду. Или старую, но забытую. Иначе он и впрямь не странник, а бродяга и дармоед.

— Вот потому нам и не сидится на нашем острове, — усмехнулся Пифагор. — То сражаемся с нечистью, то являемся добрым людям, то рождаемся заново среди них. Если где-то царит зло, значит, мы ещё мало потрудились. Такие уж мы чудаки: не можем блаженствовать, пока другие там, внизу, страдают.

— А разве можно, живя здесь, не хотеть, чтобы другие так жили... не помочь им? — взволнованно воскликнул Ардагаст.

— Явился мне как-то тунгак. И говорит: «Нга, мой повелитель, вашего острова не тронет, только сидите там, носа не показывайте. Зачем вам средний мир? Он плохой, грешный, люди в нём злые, глупые. Кто хочет на Белый остров, пусть сам заслужит». Что бы ты ему сказал, Вышата? — взглянул Абарис на волхва.

— Послал бы его туда, куда венеды всю нечисть шлют! Врал ведь, и бог его врал. Чернобогу ненавистно всё, что на его пекло не похоже, и острова он в покое всё равно не оставит, — убеждённо сказал Вышата.

Беседуя, они летели к центру острова. По пути всё чаще встречались люди верхом на крылатых конях, грифонах, орлах. Все они стремились туда, где белел купол Дома Солнца. Холм, на котором он стоял, был тесно застроен разнообразными зданиями, многие из которых блестели золотыми крышами и стенами из стекла, то прозрачного, как чистая вода, то разноцветного. К этому городку сходились все главные дороги острова.

Ардагаст и его спутники опустились на площади у самого храма. Его стены и купол были словно бы разом отлиты из неведомого металла, белого и блестящего. Его покрывал узор, напоминавший птичьи перья, никаких же швов не было видно. Недаром сииртя называли храм «железным чумом», а греки уверяли, что он построен из воска и лебяжьих перьев. Из белой стены выступали стройные полуколонны, соединённые арками. Между ними стены прорезали узкие окна и широкие входы с золотыми и серебряными дверями. Белизной и стройностью Дом Солнца напоминал Ардагасту греческие здания, обилием же рельефов — храмы Индии. Колонны походили на деревья, под арками восседали на тронах боги, а к ним обращали свои взоры люди, птицы, звери: воины и музыканты, лебеди и орлы, львы, олени, грифоны... И все они, даже хищники, выглядели миролюбивыми, добрыми, весёлыми. Не было тут ничего уродливого, страшного, злобного. Это был не просто мир, а всё хорошее и светлое в нём.

Площадь была полна народа. Среди толпы Зореславич замечал греков, индийцев, Скифов, венедов, узкоглазых ханьцев, людей из многих вовсе незнакомых ему племён. Одевались здесь кто просто, кто нарядно, но за роскошью явно не гонялись. Люди вели себя живо и непринуждённо, общались просто, но без наглости. Никто не чванился, не отвешивал подобострастных поклонов, не дерзил и не грубил. Для смертных они были Учителями, пророками, героями, между собою же — друзьями и братьями по духу.

— Я гляжу, люди тут белые да жёлтые, а чёрных муринов вовсе нет. Ведь говорят, эфиопы тоже блаженные, как гипербореи? — тихо спросил Аристея Зореславич.

— На юге есть другой солнечный остров — Панхайя, или Тапробана. Праведники из южных народов попадают туда. Соседние эфиопы — добрый народ, не хуже сииртя. Об этом острове писали грек Эвгемер и араб Ямбул[38], хотя и много присочинили, — ответил Аристей.

С увлекательными книгами Эвгемера и Ямбула Ардагаста познакомил Стратоник, добродушный мудрец из Пантикапея, уже написавший книгу о нём самом.