Четвертое крыло - Ребекка Яррос

—Прости. Не стоило спрашивать.

—Его казнили в семейном доме,— его лицо посуровело.— Конечно, до того, как тот отдали другому дворянину. И да, я и это видел. Я уже получил метку восстания, и эта боль была равна…— он отвернулся. Его кадык тяжело ходил.— Затем меня отправили вТирвейн, в семью графа Линделла, как иРиорсона. А мою младшую сестру отправили в другое место.

—Вас разлучили?— у меня чуть не отвалилась челюсть.

Ни в одном тексте о восстании, что я читала, не было ни слова о разлучении братьев и сестер,— а я прочитала очень много.

Он кивнул:

—Впрочем, она всего на год младше, так что мы еще встретимся, когда она попадет в квадрант в следующем году. Она сильная, проворная, с хорошим чувством равновесия. Она справится.

Нотка паники в его голосе напомнила мне оМире.

—Она может выбрать другой квадрант,— сказала я тихо, надеясь его успокоить.

Он моргнул:

—Мы же все всадники.

—Что?

—Мы все всадники. Таков уговор. Нам сохранили жизнь, разрешили доказать преданность, но только если мы выберем квадрант всадников,— он с недоумением уставился на меня.— А ты не знала?

—Слушай…— я покачала головой.— Я знаю только, что детей зачинщиков, офицеров, заставили пойти в армию, но не больше. Остальные части договора засекречены.

—Лично я считаю, нам дали возможность быстрее выслужиться, но остальные…— он скривился.— Остальные думают, раз смертность всадников так высока, значит, власти предержащие надеются поубивать нас без необходимости делать это лично. Слышал, как Имоджен говорила, будто сперва считалось, что драконы безукоризненно благородны и никогда не свяжутся с меченым, а теперь верхушка не знает, куда нас девать.

—Сколько вас всего?

Я вспомнила мать и не могла не задуматься, что знает она, на что согласилась, став генералом Басгиата после гибели Бреннана.

—А Ксейден никогда?..— он замолк.— У шестидесяти восьми офицеров были дети старше двадцати. Нас сто семь человек с метками восстания.

—Старший — Ксейден,— пробормотала я.

Он кивнул.

—А младшей сейчас шесть. Ее зовут Джулианна.

Мне подурнело.

—И она тоже помечена?

—Она с этим родилась.

Я понимала, что это сделал дракон, но все-таки какого, какого, блядь?

—И ничего, можешь спрашивать. Кто-то же должен знать. Кто-то же должен помнить,— его плечи поднимались и опускались в такт ровному, показательно размеренному дыханию.— Ну а тебе здесь не тяжело находиться? Или это успокаивает?

Смена темы.

Я оглядела ряды столов, которые медленно заполнялись готовившимися к работе писцами, и представила среди них отца.

—Это как вернуться домой и в то же время нет. И не то чтобы что-то изменилось — здесь ничего не меняется. Проклятье, да на самом деле перемены — это заклятые враги писца. Но я начинаю понимать, что изменилась я. Это мне здесь не место. Больше нет.

—Да. Могу понять.— Что-то в его голосе подсказывало, что и правда может.

У меня на языке вертелся вопрос, как ему жилось в последние пять лет, но вернулась Есиния с тележкой, груженной запрошенными томами.

«Здесь все,— прожестикулировала она, потом показала на свиток сверху:— А это — для профессора Маркема».

«Мы проследим, чтобы он его получил»,— пообещала я и наклонилась к тележке.

Мой высокий воротник сдвинулся, иЕсиния охнула, вскинув руку к губам.

—О боги, Вайолет. Твоя шея!— Она резко подскочила, и от сочувствия в ее глазах у меня все сжалось.

В нашем квадранте не существовало такого слова — «сочувствие». Были гнев, ярость, возмущение… но не сочувствие.

—Ерунда,— я поправила воротник, прикрыв кольцо желтеющих синяков, иЛиам взял тележку за меня.— До завтра.

Она же всё качала головой и заламывала руки у нас за спиной. Мы вышли в коридор, иПирсон закрыл дверь.

—За годы вТирвейне Риорсон научил меня сражаться.— Я оценила очередную смену темы — явно такую же нарочитую.— Никогда не видел, чтобы кто-то двигался, как он. Только благодаря ему я прошел первый раунд вызовов. Может, по нему не скажешь, но он заботится о своих.

—Хочешь мне его расхвалить?— Мы поднимались вверх, и я с немалым удовлетворением заметила, что сегодня мои ноги стали сильнее. Как прекрасны дни, когда тело меня слушается.

—Ты все-таки слегка встряла с ним…— он скривился.— Ну как слегка… навсегда.

—Или пока один из нас не умрет,— пошутила я, но шутка явно не удалась. Мы свернули за угол и направились мимо квадранта целителей.— Но ты? Как ты можешь охранять человека, чья мать командовала крылом, захватившим крыло твоих?— этот вопрос меня подмывало задать всю неделю.

—Пытаешься понять, можно ли мне доверять?— он сверкнул очередной улыбкой.

—Да.— Ответ и в самом деле был прост.

Лиам рассмеялся, и смех его отдавался от стен туннеля и стеклянных окон клиники.

—Хороший ответ. Могу только сказать, что твое выживание много значит для Риорсона, а ему я обязан всем. Всем.— На последнем слове он посмотрел мне в глаза и не заметил, как колесо тележки задело торчащий в мощеном полу угол камня.

Пристроенный сверху свиток скатился на пол, я поспешила за ним наклониться и поморщилась от глухой боли. И прежде чем я успела этот самый свиток поймать, он развернулся — пол в этом коридоре шел под уклоном. Но потом я его все же схватила.

—Есть.

Толстый пергамент не так просто свернуть, и я успела заметить фразу, прочитав которую, замерла.

«Особенное беспокойство вызывают условия вСумертоне. Деревня разорена, вчера ночью был разграблен обоз…»

—Что там?— спросил Лиам.

—На Сумертон напали,— я перевернула свиток, чтобы убедиться, что он не засекречен.

—На южной границе?— Лиам удивился не меньше моего.

—Ага,— кивнула я.— Это снова атака на высоте, если я не путаюсь в географии. Тут написано, что разграбили обоз,— я прочитала дальше.— И хранилище припасов в близлежащих пещерах. Но это бессмыслица какая-то. У нас же торговый договор сПоромиэлем.

—Значит, грабители.

Я пожала плечами:

—Понятия не имею. Видимо, узнаем на инструктаже.

Нападения на южных границах становились чаще, и все проходили одинаково: всюду, где слабели охранные чары, кто-то громил горные деревушки.

Тут вдруг на меня навалился огромный, невероятный голод, желудок требовал заполнить пустоту — и утолить ее можно было лишь кровью…

—Сорренгейл?— Лиам взглянул на меня с беспокойством, словно написанным в морщинах на его лбу.