Николай Гумилев - Юрий Зобнин

Попытаемся посмотреть на стихотворение Гумилева с точки зрения православного учения о спасении души (сотериологии). Спасение души, т. е. избавление человека от греха, проклятия и смерти, и соединение со Христом символически представляется здесь как работа по «совлечению» с себя «ветхого Адана» и соединение с «новым Адамом», Христом. Под этим разумеется преображение души под воздействием Крещенской Благодати и последующая духовная работа христианина, борющегося с искушениями и изживающего свою «ветхость» (греховность) Божией милостью в таинствах Церкви, прежде всего в таинстве Покаяния и Евхаристии (причащении Святых Тайн). «… Совлекшись ветхого человека и отъяв покрывало сердца, душа, — пишет св. Григорий Нисский, — отверзла вход Слову, и, когда Оно вошло, делает Его своею одеждою, по руководству апостола, который повелевает совлекшему с себя плотское одеяние ветхого человека облечься в ризу, созданную по Богу в преподобии и в правде (Еф. 4: 24). Одеждою же называет Иисуса» (цит. по: Архиепископ Сергий (Страгородский). Православное учение о спасении. СПб., 1910. С. 181). То есть христианин действительно проделывает со своей душой нечто похожее на то, что змея делает со своей кожей, — мучительно сдирает «ветхую», старуюу запятнанную грехом оболочку, являясь в новой, чистой. Для того чтобы обновить душу, необходимо пройти через акт самоосуждения и отречения от греховного прошлого, нужно возненавидеть себя.

Память о совершенных в прошлом грехах, вызывающая мучительные угрызения совести, плач, ненависть к себе прошлому, раскаяние — одно из главных условий в душевной работе, продвигающей христианина к таинству Покаяния. «Должно, — пишет старец Симеон Благоговейный, — всегда иметь страх Божий и каждодневно обследовать и обсуждать, что доброго и что худого сделано тобою, и доброе предавать забвению, чтобы не впасть в страсть тщеславия, а о противном тому проливать слезы с исповедью и напряженной молитвою» (Добротолюбие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1992. Т. 5. С. 61). После же покаяния происходит отчуждение прошлого души от ее настоящего. «Сущность […] таинства покаяния состоит в коренном перевороте, совершаемом в душе человека, в изменении всей его жизни. […] Таинственно свободный переворот в том и состоит, что нить жизни человека как бы прерывается и образовавшееся у него греховное прошлое теряет свою определяющую принудительную силу, как бы выбрасывается из души, становится чуждым для человека» (Архиепископ Сергий (Страгородский). Православное учение о спасении. СПб., 1910. С. 162–163). Чем полнее изглаживается в христианине, периодически обновляющем душу покаянием, греховное прошлое, тем меньше он связывает себя настоящего с собою же прошлым, вплоть до того, что память не может уже опознать в этом прошлом наличие знаков личностного присутствия: все проступки наблюдаются как бы со стороны, как будто бы их совершил другой человек. Это и есть содержание «тесного пути» спасения души, т. е. «совлечения ветхого Адама».

Основываясь на сказанном, мы можем теперь предложить, на наш взгляд, вполне ясную, непротиворечивую версию толкования идеологического замысла «Памяти», который кратко обозначен в символике зачина стихотворения и затем реализован в созданном художественном тексте. Гумилев, как и многие его современники, внимательно и серьезно относился к эсхатологическим прогнозам — сама эпоха способствовала тому. Однако вопрос о возможности или невозможности Второго Пришествия Христа — с последующим «тысячелетним царством святых» в «Новом Иерусалиме на полях моей родной страны», — Гумилев ставил весьма своеобразно. Чтобы понять, готово или не готово человечество к восшествию в Новый Иерусалим, он, не прибегая к сложным теоретическим выкладкам или пророческим «прозрениям в Вечность», просто оценивает свою собственную готовность к этому, созерцая пройденный путь духовной работы и определяя степень достигнутого им совершенства.

Это опять-таки именно православная постановка вопроса.

Идея актуальности личной духовной работы для всей Церкви и всего человечества — одна из главных в православной сотериологии. О взаимной ответственности христиан за совершаемые грехи неоднократно пишет апостол Павел: «… Как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их много, составляют одно тело, — так и Христос. Ибо мы все одним Духом крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные, и все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена состоит, но из многих. […] Посему, страдает ли один член — страдают с ним все члены; славится ли один член — с ним радуются все члены» (1 Кор. 12: 12–14, 26). «Не говори мне, — писал святитель Иоанн Златоуст, — что он согрешил один; посмотри на то, что этот грех есть некоторого рода яд, и распространяется по всему остальному телу» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы о покаянии М., 1997. С. 9). Коль скоро речь идет о скором золотом веке человечества или, по крайней мере, его «воцерковленной части», имеющей быть на стороне Христа в Армагеддоне, то, значит, это человечество (или его «лучшая половина») достигло уже такого совершенства или приобрело такие заслуги перед Богом, что Он может прямо общаться с людьми в истории и возглавлять их царство. Проверить степень этого совершенства и наличие подобных заслуг может каждый представитель целого — человечества или Церкви, — оценив степень собственной «праведности», «святости» и т. п. Логика проста: если я настолько совершен, что признаю себя достойным ко встрече со Христом уже сейчас, сегодня или завтра, на земле, в истории, чтобы, победив вместе с Ним силы зла, воцариться в «тысячелетнем царстве святых», — то и вся «земная Церковь» сейчас уже готова сделать это, ибо все другие тоже безгрешны, поскольку я, как член единого «тела», не ощущаю в себе никакой греховности. Если же я, будучи частью церковного «тела», не считаю себя совершенным, то и говорить о скором «царстве святых» не приходится, ибо одних моих грехов довольно, чтобы святость всех остальных была бы насмерть заражена греховностью одного. Встреча лирического героя Гумилева со Христом в грядущем Новом Иерусалиме означала бы правоту хилиастов и была бы залогом скорой встречи всего «воцерковленного» человечества с Ним в ближайшей исторической перспективе. Или даже конкретнее — встрече с Ним «на полях России, где и процветет, по слову Андрея Белого (поэма «Христос воскрес», апрель 1918 г.), после победоносной битвы со злом Царство Божие на земле:

Вопрос в том, кого встретил лирический герой Гумилева.

Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам надо проследить за той автобиографической канвой, которую он выстраивает в «Памяти». Как уже ясно, речь здесь идет не о простом хронологически последовательном воссоздании этапов прожитой жизни, но о картине пройденного духовного пути, предстающей как результат покаянного опыта автора. Проще говоря, речь идет о степени искупления совершенных грехов. Для этого и понадобилось «введение», содержащее главный образ стихотворения, обозначающий центральный мотив: образ змеи, продирающейся сквозь камни и сдирающей старую кожу, метафорически обозначает ту работу, которую проделал со своей душой лирический герой. Память оказывается затем в роли арбитра, устанавливающего полноту очищения души от прежних «кож», ибо сама обновленная душа переживает отчуждение от своих предшествующих состояний.