Женщины Девятой улицы. Том 1 - Мэри Габриэль

В апреле у Поллока проходила третья персональная выставка в галерее «Искусство этого века», и Ли с Джексоном пришлось на несколько недель вернуться в город. После закрытия выставки, когда они вернулись в Спрингс, ровно ничего не указывало на то, что их мучила ностальгия по Гринвич-Виллидж или что они хоть немного сожалели об отъезде из Нью-Йорка. На самом деле те весна и лето стали одним из самых счастливых периодов их жизни. Это был безмятежный сезон садоводства, кулинарии, консервирования овощей на зиму, катания на велосипедах и собирания моллюсков. Супруги завели собаку, которую назвали Джипом, и «дьявольскую» ручную ворону по имени Кар-Кар. Птица со временем научилась имитировать голоса гостей. (Мерседес, например, настаивала, что однажды, проснувшись утром в Спрингсе, услышала, как она за окном разговаривала разными голосами. Ворона повторяла разговоры, услышанные накануне[943].) Ли с Джексоном посадили в саду мимозу и заключили между собой соглашение. По нему жена должна была заниматься домом и садом, а муж — сажать растения и возделывать землю. А еще им пришлось прибраться в старом сарае за домом[944]. Оба сильно похудели и стали похожи на жердины, которые отделяли их участок от соседского. Но в своей грубой рабочей одежде супруги выглядели совершенно счастливыми, особенно Ли. «Это все было прекрасным новым опытом, — вспоминала она, — уютным, домашним и приносящим огромное удовлетворение»[945]. Их жизнь, хоть и была трудной и проходила в захолустье, в целом была спокойной, а эта пара крайне редко могла похвастаться таким состоянием. Об этом периоде они не переставали вспоминать позднее, когда каждая минута их жизни будет полна страданий и обид.

Пэтси Саутгейт, которая станет близкой подругой Ли в самое трудное для нее время, в середине 1950-х гг., говорила, что Ли дала Поллоку все то, чего он тщетно искал в собственной матери. А именно «полную преданность, ощущение исключительности и абсолютного главенства в ее жизни» плюс бонус в виде «сексуальной близости»[946]. Ли и сама признавала: в те ранние годы она была готова ради Джексона на все и даже больше, и, судя по всему, той весной это чувство было взаимным[947]. Между ними существовали истинное взаимопонимание и общность. Создавалось ощущение, что вместе они заняты чем-то большим, нежели каждый по отдельности. «Мы с Джексоном любили свое тихое уединение. Мы просто сидели и смотрели на пейзаж. Внутренняя тишина. А после ужина мы молча сидели на крыльце позади дома и любовались закатом. У нас не было потребности разговаривать. Мы не нуждались ни в каком общении, — рассказывала Ли. — То, что он пил и что с ним было невероятно трудно жить, — это совсем другое. Мне удавалось сохранять равновесие именно благодаря тем периодам передышки, в которые у нас было так много общего»[948].

В июне сарай наконец был полностью очищен, и Поллок перенес это шаткое строение в другое место. Теперь из окна их кухни открывался прекрасный вид на луг и затон. Позднее Джексон устроил в сарае свою творческую резиденцию. Ли тем временем перебралась в комнату наверху, где Поллок писал до этого[949]. Разделенные большим двором, в двух отдельных строениях, полностью погруженные в себя и свое воображение, вначале они писали на удивление похожие картины. В работах обоих художников отсутствовали узнаваемые образы. На холсте не оставалось неохваченного мастером пространства. Поставленные рядом, их полотна казались зеркальными отражениями друг друга, вплоть до каллиграфических линий и даже до безумия маленьких водоворотов, создающих ощущение бурления и тряски. «К сожалению, когда два человека живут вместе, как мы с Джексоном, они не могут не влиять друг на друга», — объясняла Ли[950]. Определить, кто из них начал писать в подобном стиле первым и кто на кого повлиял, было невозможно. Но Ли неоднократно говорила, что у Джексона прорыв произошел раньше. А значит, вероятнее всего, это она следовала его примеру. В любом случае, написанные в тот период картины были для Ли большой победой. Она три года билась над тем, что в итоге неизменно превращалось в грязную серую массу. А теперь наконец результат трудов стал радовать и вдохновлять художницу. «Я испытывала фантастическое облегчение, ведь что-то начало происходить после всего того времени, когда у меня не получалось ничего», — говорила Ли[951].

И все же эти новые работы, хоть и были огромным прогрессом, стали лишь шагом к становлению новаторского стиля Ли. Художнице удалось подняться над серой грязью, но пройдет еще много времени, прежде чем она сможет оторваться в своем творчестве от Поллока. А он уже находился на пути в стратосферу. Туда Джексона перенесут картины, написанные в ветхом сарае. Ли же вместе с искусствоведом Клементом Гринбергом позаботятся о том, чтобы весь мир признал эти полотна тем, чем они действительно являлись, — революционным искусством, возникшим по требованию времени.

На протяжении лет шести, начиная примерно с 1946 г., Ли, Клем Гринберг и Поллок объединяли усилия в одном предприятии, которое, возникни оно в начале XXI в., называлось бы, скажем, «Корпорация Джексона Поллока». Ли и Гринберг считали Поллока величайшим художником своего поколения, даже лучшим художником США за все время их существования. Они охотно и с готовностью расходовали время и энергию на его поддержку. И она состояла не в чем ином, как в продвижении работ Джексона на рынке предметов изобразительного искусства. Но по тем временам такой подход был совершенно новым и непривычным. Другие жены тоже помогали своим мужьям-художникам, но в основном тем, что ходили на работу и обеспечивали их средствами к существованию. А те, в свою очередь, могли заниматься живописью или скульптурой. И у других критиков и искусствоведов тоже были любимые художники, но они редко соглашались поставить на кон ради них свою репутацию так же смело, как это сделал Гринберг ради Поллока. В сущности, Ли и Клем невольно формировали две основные роли для будущих профессионалов в сфере искусства: менеджера и специалиста по связям с общественностью.