Пожиратель душ. Об ангелах, демонах и потусторонних кошмарах - Генри Каттнер

с голубыми горами на западе. За спиной возвышались белые шапки Сьерры. А ветер, обдувавший его, еще не вдыхал ни один обитатель земли.

Джиму Гарри до зуда в ногах захотелось шагнуть вперед и отправиться прямо по воздуху за эти тусклые тени гор на западе и в другую сторону, через Сьерру. А на севере была снежная страна, а на юге – Мексика и Панама, и просто чудо, что размечтавшийся Джим Гарри не свалился с уступа и не разбился насмерть. Но по наитию он поднял голову и увидел в небе крохотное пятнышко, которое становилось все больше и больше.

Наверное, именно мечта в глазах мальчика помогла ему разглядеть пегаса. Он подбежал к озерцу, обмакнул в воду кусочки сахара и сделал из них дорожку к ближайшим кустам. Спрятался там и принялся ждать. И пегас прилетел.

Ох, это был волшебный конь самого Бога! И выгнутая дугой шея, и высокая прекрасная холка, и белая шкура, блестящая, как звезды, и разлетающаяся северным сиянием грива, и глаза, что могли пылать алым пламенем, но сейчас были мягкие и нежные, как у ребенка. Боже, да человек пожертвовал бы жизнью, лишь бы увидеть пегаса, и все равно, умирая, посчитал бы, что ему невероятно повезло. А какие крылья! Белые, как у цапли, с мощными маховыми перьями, они расходились от лопаток, сверкая на солнце.

Белый на голубом, пегас описал в воздухе полукруг и устремился вниз. Он испуганно подскочил, точно воробей, и мягко опустился возле озерца, сложив огромные крылья и ударив копытами в землю. Он пил и щипал траву с удивительной грацией, а потом заржал и разыгрался, словно жеребенок, взбрыкивая ногами. Пегас повернул прекрасную голову, пытаясь дотянуться до перьев, а Джим Гарри смотрел на него, как во сне.

Пегас вернулся к вкусной траве, заметил сахар и, возможно, принял его за амброзию. Во всяком случае, ему понравилось, и он прошел по сладкой дорожке до кустов, в которых притаился Джим Гарри. Крылатый конь попятился и расправил крылья, собираясь взлететь, но было поздно – мальчик набросил уздечку на шею пегасу, запрыгнул ему на спину, и они понеслись!

Огромный жеребец ракетой взмыл ввысь. Сильные мышцы вздрагивали под бедрами мальчика, крылья с громовым грохотом хлопали в воздухе. Запрокинув голову, пегас удивленно и разгневанно заржал. Грива так больно хлестнула Джима Гарри по лицу, что из носа потекла кровь. Но он лишь плотней намотал поводья на смуглый кулак и со всей силы сжал ногами бока жеребца. Только архангел Гавриил с пламенным мечом смог бы сбросить Джима Гарри со спины пегаса.

Ветер бушевал, пегас кувыркался в воздухе. Джим Гарри обвил руками конскую шею, прижался к ней и каким-то чудом удержался. Невероятно далеко внизу виднелась Хлебная гора, а еще дальше, за Сьеррой, лежал Тихий океан.

И тут произошла забавная история. Как и все лошади, пегас любил сахар, но он был гораздо умней, чем обычные кони. Вот потому-то он раскинул крылья, перестал кувыркаться и ткнулся носом в карман Джима Гарри, в котором учуял сладкое.

Сначала мальчик ничего не понял. Потом достал из кармана сахар и угостил скакуна. Он погладил бархатистую морду, почувствовал шершавую губу на своей ладони и проникся любовью к крылатому коню. А когда сахар кончился, пегас уже был совсем ручным. Он подчинялся командам Джима Гарри, как будто всю жизнь провел под уздой. И у меня не хватит ни слов, ни сердца, чтобы рассказать об этом полете сквозь голубизну неба. Да и поведать о том, что думал и ощущал Джим Гарри, я тоже не возьмусь.

Наконец солнце склонилось к западу, и Джим Гарри решил, что пора возвращаться домой. Он и так уже припозднился, но ему хотелось показать пегаса отцу, матери и брату. И они полетели мимо Хлебной горы к раскинувшейся внизу ферме.

Но дома никого не было. Вся семья отправилась в город, потому что был субботний вечер, и даже работник с фермы поехал с ними. Джим Гарри растерялся, не зная, что делать с пегасом, но не собирался вести его в стойло. Крылатый конь мог не вынести запаха. В конце концов Джим Гарри оставил пегаса пастись на длинной привязи, а сам вошел в дом.

Вечером он еще раз прокатился на пегасе, вернулся домой около десяти и сразу лег спать, потому что умаялся за день. Он не слышал, как вернулись родители, а они в темноте не заметили пегаса.

Как бы то ни было, утром Джим Гарри проснулся оттого, что его расталкивает отец, вид у которого был бледный и нездоровый. Старина Энди Уорт разбирался в лошадях и понимал, что никаких пегасов не бывает. Но на северном лугу пасся крылатый жеребец и, стоило только Энди подойти ближе, вспархивал, как птица.

– Он мой, – сказал Джим Гарри. – Я поймал его вчера на Хлебной горе.

– Боже правый! – воскликнул Энди. – У такого уродца наверняка есть хозяин. Надевай штаны и бегом на луг!

Как только они подбежали, пегас взвился в небо, таща за собой веревку, оборванную еще ночью. Джим Гарри чувствовал себя ужасно, как будто остался без правой руки.

– Позови его, – посоветовал Энди. – Может быть, он вернется.

Джим Гарри так и сделал. Пегас спустился и гарцевал вокруг, настороженно поглядывая на Энди.

– Хватай поводья! – крикнул отец. – Вот так! А теперь… Эй, держи крепче!

Пегас рванулся прочь, волоча за собой Джима Гарри.

– Не подпускает меня к себе? Ну ничего, научится. – Энди прищурился, разглядывая коня. – Ладно, он настоящий. Никогда о таких не слышал. А теперь, Джим Гарри, просто объясни, что вчера случилось. И не вздумай врать.

Джим Гарри рассказал отцу обо всем. А Энди поверил тому, чему хотел поверить.

– У него нет клейма. Отведи его в конюшню, а я схожу за сахаром.

– Я не хочу ставить его в стойло, – заупрямился было Джим Гарри, но только получил затрещину за свои хлопоты.

Они все-таки отвели пегаса в конюшню и приложили немало труда, чтобы его успокоить. Конь то и дело хлестал крыльями по стенам, словно птица в клетке, и пытался взлететь. Энди велел Джиму Гарри хорошенько связать его кожаными ремнями, и мальчик получил еще пару оплеух за возражения. Потом они отправились домой, чтобы позвать Сару, Тома и Бака, работника с фермы.

Возможность показать пегаса домашним должна была обрадовать Джима Гарри, но ему было не до веселья. Пегас в стойле выглядел совсем по-другому. Он то и дело вскидывал голову, недовольно фыркая от неприятного запаха. Другие лошади пугались его.

– Съезжу-ка