Леонард Коэн. Жизнь - Сильвия Симмонс

В песне «Hallelujah» ситуаций множество. Это песня о причинах писать песни (чтобы привлекать женщин; чтобы радовать Господа) и о механике творчества («it goes like this, the fourth, the fifth…» — «аккорды такие: четвёртая, пятая…»I12Z1), о власти слова и о Слове, о вожделении женщины, об обладании женщиной и о войне с женщиной. Это также песня о «полном смирении [и] о полном утверждении». Как объяснял Леонард, «этот мир полон конфликтов и. вещей, которые невозможно примирить друг с другом, но в некоторые моменты мы можем преодолеть этот дуализм, и установить мир, и принять весь этот хаос. Какой бы дикой ни была ситуация, в какой-то момент ты открываешь рот, раскрываешь руки. и просто говоришь: «Аллилуйя! Благословенно имя Господне» [5].

Леонард писал «Hallelujah» пять лет. Когда Ларри «Рэтсо» Сломен интервьюировал его в 1984 году, он показал ему стопку блокнотов — «и все они были заполнены куплетами песни, которая тогда называлась «The Other Hallelujah». Леонард оставил восемьдесят куплетов и отверг ещё больше. Даже после последней редактуры у Леонарда оказалось две версии последнего куплета «Hallelujah». Один из них — пессимистический:

It’s not somebody who’s seen the light It’s a cold and it’s a broken hallelujah («Это не тот, кто увидел свет Это холодная и разбитая аллилуйя»)

Второй почти что напоминает браваду песни «My Way”:

Even though it all went wrong I’ll stand before the Lord of Song With nothing on my tongue but Hallelujah

(«И пусть даже всё пошло не так,

Я предстану пред Господом Песен И на языке моём лишь только Аллилуйя»)

Боб Дилан говорил, что предпочитает вторую версию, и именно её Леонард использовал на альбоме, хотя на концертах иногда пел альтернативный, не столь радостный финал. Леонард и Дилан однажды одновременно оказались в Париже, они встретились в кафе и показывали друг другу свои тексты. Дилан показал Леонарду свою новую песню «I and I». Леонард спросил, как долго он писал её, и Дилан ответил: «Пятнадцать минут». Леонард показал Дилану «Hallelujah». Песня произвела на Дилана впечатление, и он, в свою очередь, поинтересовался, сколько времени ушло на неё у Леонарда. «Пара лет», — ответил Леонард: он стеснялся сказать правду. Сломен, друг и поклонник как Леонарда, так и Дилана, рассуждает: «Я никак не могу определиться с тем, кто из них лучше пишет песни. Боб способен на ошеломляющий полёт воображения, к этому, по-моему, никто не смог приблизиться, слова приходят к нему буквально из ниоткуда — «Я набросал это в такси за пятнадцать минут», — и это поражает. Но думаю, что с точки зрения формальной, структурной чистоты Леонард пишет лучше».

«Hallelujah» была той самой единственной песней, которую Леонард при встрече с Лиссауэром пел без «Касио». «Он сыграл мне несколько куплетов на гитаре в своём любимом размере шесть восьмых, — вспоминает Лиссауэр, — чанг-чигги, чанг, чанг, чанг-чанг-чанг чанг — и аккорды были не очень. Эта песня была одной из первых, над которыми я начал работать. Я сидел с ней дома и работал над аккордами, чтобы она стала немного похожа на госпел, чтобы в ней было больше радости. Потом мы сразу пошли на студию, я сел за рояль и спел это Леонарду в этом самом похожем на госпел, торжественном стиле. Леонард сказал: «Это восхитительно». И именно так мы её и записали. Его первый набросок был совсем другой».

Лиссауэр позвал музыкантов. «Я не хотел делать из этой песни яркую поп-балладу и попросил барабанщика играть не палочками, а щётками, никаких громких звуков. Я хотел, чтобы в начале музыка звучала хрупко — чтобы [голос Леонарда] был как будто голос Бога». Затем Лиссауэр добавил хор. «Не большой госпел-хор, а хор из обычных людей, чтобы они пели «аллилуйя» так, как могли бы спеть это у себя в церкви, не профессиональные вокалисты, а, например, ребята из нашей группы, чтобы это звучало искренне и не было похоже на «We Are the World»11281. Вокалистками были Эрин Дикинс, Крисси Фейт, Мерл Миллер и Лани Гроувс, которая работала со Стиви Уандером, а также джазовая певица и пианистка Анджани Томас, которая тогда впервые пела с Леонардом. Голос самого Леонарда звучит как будто в огромном соборе. «Я помню, что Леонард умолял меня посильнее включить эффект реверберации, — говорит Леанна Унгар. — Леонард всегда любил реверберацию». Этот эффект действительно очень хорошо слышен на Various Positions, на котором голос Леонарда, и так уже ставший гораздо более низким, звучит как в пещере. Когда Лиссауэр включил только что записанную «Hallelujah», все притихли. «Мы говорили: «Ого, это готовый стандарт. Эта песня станет классикой».

Дилан однажды сказал Леонарду, что его песни становятся «как молитвы», и больше всего это касается заключительной песни на Various Positions, «If It Be Your Will». По словам Леонарда, это была «старая молитва, которую я решил переписать заново» [6]. Первый черновик был написан в нью-йоркском отеле «Алгонквин» в декабре 1980 года, вскоре после Хануки, когда дети Леонарда уехали обратно к Сюзанне. Это песня о смирении, о полном подчинении чьей-то воле, в чём бы эта воля ни заключалась: «that I speak no more and my voice be still» («чтобы я перестал говорить и мой голос умолк») или «I will sing to you from this broken hill» («я буду петь тебе с этого рассыпавшегося холма»). Это молитва об умиротворении и единении, в последнем куплете Леонард умоляет: «Draw us near / and bind us tight / All your children here» («Привлеки нас к Себе / и свяжи нас крепко / Все Твои дети здесь»). И, подобно «Книге милосердия», это молитва о милосердии:

Let your mercy spill On all these burning hearts in hell If it be your will to make us well.

(«Пролей свою милость на все эти горящие сердца в аду, если твоя воля — излечить нас».)

Это очень трогательная песня, интимная и хрупкая, спетая голосом, с годами ставшим более низким и глубоким. Лиссауэр отметил, что с того времени, когда они с Леонардом последний раз работали вместе, его голос стал ниже на два тона. «Записывать эту песню было райским наслаждением, — говорит Лиссауэр. — Пришла Дженнифер Уорнс и спела вместе с ним. Всего один дубль». Леонард был очень доволен. В 1994 году один журналист спросил его, какую песню он мечтал бы написать сам. «If It Be Your Will», — ответил Леонард. — И я её написал» [7].

Как вспоминает Лиссауэр, легко было записывать весь альбом. «Ребята в группе не были ни пьяны, ни под кайфом, и Леонард тоже, а Леанна Унгар вообще ничего не употребляет. Я мог нюхнуть кокаина в два часа ночи, потому что много работал и моё тело без дополнительной подзарядки не позволило бы мне спать так мало, но в целом всё было очень прилично». Но процесс всё-таки занял долгое время, «месяцев семь, потому что Леонард всё время уезжал на пару месяцев». Впрочем, в этот раз, в отличие от ситуации с Songs for Rebecca, Леонард неизменно возвращался, и тогда они записывали ещё одну или две песни. Одной из причин его отъездов была необходимость писать. «Ему ещё не хватало одной-двух песен для альбома, — говорит Лиссауэр, — и параллельно с записью он их сочинял».

В студии дело шло как по маслу, но у себя в номере отеля «Роялтон» Леонард едва ли не рвал волосы. «Однажды я обнаружил, что в одном белье валяюсь на ковре, мне никак не давался один куплет, я знал, что у меня скоро запись, и я знал, что уже написанное вполне прокатит, но я просто не смогу этого сделать» [8]. Леонарду не давал покоя его перфекционизм: дело было не в том, что Леонард совсем не мог писать, а в том, что написанное его не удовлетворяло. «Я должен был воскресить не только свою карьеру, — рассказывал он, — но и себя самого и мою уверенность в себе как в писателе и певце» [9]. Среди песен, которые Леонард пробовал записать для Various Positions, но отказался от этой идеи, были «Nylon and Silk» (названная так, говорит Лиссауэр, «потому что он играл на гитаре с нейлоновыми струнами, а я издавал мягкие, как шёлк, звуки из синтезатора; мне кажется, он так и не написал для неё никакого текста») и «Anthem» — её ранняя версия, которая сильно отличалась от окончательной версии на альбоме The Future. Из-за какой-то проблемы с оборудованием вступление к «Anthem» было случайно стёрто техником. «Я придумала несколько разных способов спасти ситуацию, — говорит Леанна Унгар, — но Леонард решил, что это знак и эту песню ещё не пришло время записывать».