Берзарин - Василий Скоробогатов

Иногда к летчикам приходили высокие чины и люди в штатском. Однажды Братко видел Геринга, приезжавшего к стажерам с Мартином Борманом. Немецкий ас Хайнц Грауденц (асом в Германии считается летчик, сбивший не менее пяти самолетов противника) шефствовал над стажерами-иностранцами. Он объяснил, что немецкие авиаторы глубоко уважают Геринга. Он — ас, молодым офицером летал на «эльфауге», не в ладах с Гиммлером, выступал против концлагерей.

Некоторое время стажеры-иностранцы летали с инструкторами, потом их включили в экипажи.

После нескольких тренировочных полетов на двухмоторном бомбардировщике Хе-100 инструктор сказал, что надо готовиться к боевым вылетам.

Первый и последний для Братко вылет состоялся в марте 1941 года, объектом бомбового удара стал район Лондона. Его экипаж Хе-100 состоял из шести человек.

Штурмовая эскадра «юнкерсов» и «хейнкелей» из семнадцати машин, следуя на высоте три тысячи метров, достигла своего объекта в полночь. Впереди шли истребители прикрытия. Черноту весенней ночи вдруг разрезали кинжалы прожекторов. А внизу заполыхали огни пожарищ. До того как эскадру настиг заградительный меткий и сильный огонь зениток, Гавриил увидел в небе перекрестия снопов яркого света и кувыркающиеся крестики самолетов. Ждали «харрикейнов» — английских истребителей.

Проводя противозенитный маневр, штурмовики поднялись до 7,5 тысячи метров и разгружались от бомб с горизонтального полета.

К эскадре дотянулись снаряды мощных зениток. Справа и слева — черные хлопья зенитных разрывов.

Самолет Братко сбросил бомбовый груз на какое-то скопление построек, где уже разливалось огненное море и поднимались столбы дыма и гари. Сразу же машину сильно тряхнуло. По сигналам командира он понял, что взрывом зенитного снаряда их самолет поврежден. Загорелся правый мотор. Поднялся над машиной дым. Замолчал пулемет стрелка.

Командир резко бросил машину в боковое скольжение. Дым исчез. Дальше самолет шел на снижение к береговой черте. В сполохах огня она была видна. Спустя несколько мгновений в наушниках стажера прозвучала команда — покинуть самолет. Ясно: вот-вот взорвутся бензобаки. Взорвется машина. Прыгая из самолета, наш стажер ударился о хвостовую конструкцию. Показалось, что треснул коленный сустав, ногу и все тело пронзила острая боль. Парашютная система сработала, а приземления он не помнил.

Очнулся Гавриил в помещении, на досках, покрытых серым полотнищем. Ему сделали уколы. В зале были люди, говорившие на малопонятном языке. У Братко хватило познаний, чтобы определить: произносятся фразы голландские. Значит, он спасся, избежал английского плена. На санитарной авиетке его доставили в Берлин.

Из уст Братко я услыхал названия мест, хорошо мне знакомых. Дёбериц, Олимпишесдорф. В Олимпишесдорфе — крупный военный клинический госпиталь. Туда и попал раненый советский летчик-стажер.

— Как ты вернулся домой, на родину? — спросил я.

— Тут проблем не было. Мой инструктор и уцелевшие члены из «моего» экипажа навещали меня в палате, пока я не встал на ноги, приходили они и на Унтер-ден-Линден. Рассказывали мне, что, покинув горящий самолет, удачно приводнились у берегов Голландии. Правда, несколько часов находились в воде, в спасательных жилетах, пока их не обнаружил патрульный катер. Остались живы и еще будут летать на задания. Переживали за меня. Это были уже первые дни войны.

— Тебя не склоняли к измене родине? К предательству? — спросил я.

— Нет. Немцы, с которыми я общался, от души желали мне благополучного возвращения домой.

Скажу, что с обменом дипломатов и прочих лиц возникли немалые трудности. В Москве в германском посольстве находилось около сотни сотрудников, а советских граждан в Берлине — более тысячи. Немцы предлагали обменять своих на такое же число русских.

После нудного торга они наконец согласились с предложением посла Деканозова: обменять всех на всех!

Обмен состоялся на турецко-болгарской границе, на мосту на реке Марице близ турецкого городка Эдирне. Туда доставили персонал германского посольства во главе с господином Шуленбургом и советских граждан во главе с Владимиром Деканозовым. В Эдирне советских людей пересадили в новый железнодорожный состав. Под присмотром турецкой полиции наши люди добрались до границ Армении.

Гавриил Братко, истосковавшийся по родине, уже в поезде Баку — Москва жадно набросился на газеты. Сообщения с фронтов были правдиво-страшными. Огромные территории, в том числе и земли Украины, сдали, и они стонали под пятой германских оккупантов. Поэтому Гавриил Братко, вчерашний стажер, пройдя медкомиссию, отказался от дальнейшего лечения и попросил сразу же отправить его в авиацию действующей армии. Воевал Братко в должности командира эскадрильи до победного конца. Его эскадрилья закончила боевой путь на острове Рюген.

Изложенная выше история показывает, с какими сложными коллизиями доводилось сталкиваться в жизни моим одногодкам.

Как-то утром, проходя мимо обломков Ю-88, я заметил играющих детишек. Они таскали клочья желтой обшивки. Двое мальчишек из кусков фюзеляжа сооружали шалаш. Девочки с худенькими личиками резвились со скакалками. Давно не стриженный голубоглазый паренек приметил, что за ним наблюдают. Оставив у обломков самолета свой трехколесный велосипед, он подошел ко мне с недоверием и любопытством. Рассеянно заморгал глазами. Засветились молочные зубки.

— Вас волен зи? — осмелился он задать вопрос. (Мол, что вы хотите?)

Я спросил мальчика, как его зовут. Он ответил:

— Ганс.

Мы несколько лет проклинали «фрицев», «гансов»… И вот вижу я милого мальчонку Ганса. Я желаю ему добра. За ним — будущее. Каково оно? Нашему полку выделили место для патрулирования — Берлинер-Груневальд. Как это замечательно. Врач мне советовал прогулки в лесу. Лесной воздух — лекарство от нервных болезней. Лес — праздничный. Могучие сосны золотились на солнце. И еще там шумели липы, каштаны…

Отправляясь сюда, мы знали, что лес имел хозяина. Хозяином здесь был высокопоставленный вельможа гитлеровского режима, а именно — Геббельс.

Наша штабная машина свернула с шоссе, некоторое время двигалась лесом. Шлагбаум. Здесь уже наши часовые. Справа и слева на высоких постаментах — бронзовые олени в натуральную величину. Дальше — снова заросли. Мы остановились перед белым фронтоном геббельсовской виллы.

Вилла сильно пострадала, наполовину разрушена. Левое крыло дворца уцелело, а справа — остатки колонн, рухнувшие пролеты мраморных лестниц.

Старшим среди нас, штабных офицеров, был начальник артиллерии майор Борис Толстов. Он предложил осмотреть озеро, которое раскинулось перед нами. Озеро Шляхтензее. Майор взял меня за руку и, показывая на озеро, воскликнул:

— Вон орудуют наши!

Толстов уже побывал здесь на рекогносцировке вместе с полковым инженером Сергеем Бирюковым, командиром саперного взвода Иваном Кононенко. Решили обследовать этот район, тут есть места заминированные. Я поинтересовался, обследована ли саперами вилла. Толстов еще сведений не имел. Этим и занимаются сейчас бойцы на озере.