Меченый - Уильям Лэшнер

– Если бы я так думал, вас здесь не было бы, малыш.

– Тогда расскажите, что случилось с Шанталь.

– Зачем спрашивать меня? Почему бы не спросить у нее?

– У Шанталь? – переспросила Моника.

– Конечно, детка. Как насчет завтра? Днем вас устроит? Я обо всем договорюсь. Пора встретиться с сестричкой, как по-твоему?

– Кажется, меня тошнит, – сказала Моника Эдер.

– По сценарию это мои слова, – ответил я.

– Нет, правда. Останови машину. Мне нужно выйти. Пожалуйста.

– Мы на автостраде, Моника. Если мы остановимся посреди дороги, нас кто-нибудь пристрелит.

– О Господи, Господи, Господи!

– Успокойся.

– Не могу успокоиться. У меня будет сердечный приступ прямо здесь, в этой паршивой машине.

– Но я взял лучшую модель. Эта машина обходится мне в лишние семьдесят пять баксов в день.

– У меня какие-то вспышки в глазах.

– Это блики солнца на бампере. У тебя разыгрались нервы, Моника. Все будет хорошо.

– Откуда ты знаешь? Ты что, доктор?

– Если бы я был доктором, то отлично играл бы в гольф. Дело даже вовсе не в глупой игре, а в прикиде и прочих прибамбасах. Безрукавки, белые перчатки, брюки в клеточку.

– Заткнись, Виктор.

– Тебе не нравятся брюки в клеточку?

– Нужно принять закон, запрещающий клетчатые брюки.

– А в Коннектикуте это парадные брюки.

– Почему мы говорим о брюках в клетку?

– Потому что у тебя стресс, а кричащая мужская одежда – лучшее лекарство от стресса.

– Поэтому ты носишь такой галстук?

– Да, он понижает порог тревожности.

– Порок? Ты считаешь меня порочной?

– Нет, конечно.

– Просто мне кажется, что наступает самый важный момент в моей жизни.

– А может быть, и нет.

– Я встречусь с Шанталь. Наконец-то, после стольких лет разлуки, встречусь со своей сестрой.

– А может быть, и нет.

– Нет, встречусь. Я это чувствую. Все это время она общалась со мной. Через твою татуировку, пропавшую картину, через все эти беды в Филадельфии она притягивала меня к себе.

– А ей не проще было бы позвонить?

– Не прикидывайся дурачком, Виктор. Святые так не поступают. Они не звонят по телефону и не пользуются электронной почтой. Они посылают таинственные сообщения, ставят препоны на твоем пути, вынуждают слепо двигаться к ним.

– А разве твоя сестра святая?

– Почему бы и нет?

– Если ты настолько веришь, зачем так нервничать?

– А если я недостойна? Что, если она отвергнет меня? Виктор, не говори ей, чем я занимаюсь. Обещай, что не скажешь.

– Обещаю.

– Я работаю в адвокатском бюро. Встречаюсь с приличным молодым человеком. У меня есть собака.

– Но у тебя на самом деле есть собака.

– Виктор.

– Моника, можешь говорить ей все, что захочешь. Это между вами. Я тут только зритель.

– Ты до сих пор не веришь в то, что она жива.

– Помнишь, что я рассказывал тебе о Тедди Правитце?

– Но возможно, он говорит правду.

– А еще говорят, что рыбы летают, а птицы плавают.

– Но ведь иногда так оно и есть, правда? Это вопрос веры, Виктор. Ты веришь хоть во что-нибудь?

– В страдания и деньги. Все остальное у меня вызывает сомнение.

– Печально. На самом деле. Нет, правда. Тебе нужно изменить взгляд на жизнь. Может быть, для начала загореть.

– А во что веришь ты, Моника?

– В Шанталь.

– Тебе хочется узнать что-то необычное? Мне тоже, но у меня на это свои причины.

В бумажке, которую дал мне Перселл, значилось: западный Голливуд, к северу от Голливудского бульвара. Это оказался жилой комплекс. Прочитав фамилии жильцов на табличке, я с трудом поверил, что они живут не в собственных особняках, а в этом здании. Двухуровневые квартиры, маленький бассейн с подогреваемой водой, молодой, покрытый татуировками управляющий, поржавевшие кованые перила лестницы и старая бледная женщина из двадцать второй квартиры, которая, запахивая домашний халат и открывая дверь посыльному, доставившему выпивку, рассказывает, что когда-то она снималась в кино с самой Джин Харлоу, да-да, с Джин Харлоу, настоящей звездой – не то что сегодняшние тощие, никуда не годные актриски. Жилой комплекс назывался «Прощай, оружие», однако ближайшее поле для гольфа находилось всего в двенадцати кварталах к югу.

На подземной стоянке места для посетителей были заняты, поэтому мы припарковались как смогли – если точнее, на двадцать второй площадке. Думаю, что никому не помешали, поскольку машину старухи из двадцать второй квартиры, наверное, давным-давно изъяли за неуплату кредита. У главного входа в здание Моника немного потопталась и нажала кнопку семнадцатой квартиры.

Она собиралась уже нажать еще раз, когда из домофона раздался голос:

– Кто там?

Женский, удивительно знакомый голос.

Моника застыла, не в состоянии ответить, ее рука повисла в нескольких сантиметрах от кнопки, как пальцы Адама Микеланджело – от длани седобородого парня.

– Нас прислал мистер Перселл, – сказал я в микрофон. – Мы приехали, чтобы встретиться с Шанталь.

– Вас только двое?

– Да.

– Тогда входите. – Раздался зуммер. – Не бойтесь Сесил. Если будете держать руки в карманах, он их не откусит.

Сесил – белый тупоносый пес, с одним черным, другим белым ухом – лежал в шезлонге у бассейна. При виде нас он спрыгнул на пол и рысцой затрусил в нашу сторону. Он был некрупный, мне по колено, но с первого взгляда стало ясно, что эта торпедообразная зверюга способна разодрать меня на кусочки неторопливым щелчком пасти и одним рывком головы. Я сунул руки в карманы. Сесил понял это как угрозу и затрусил быстрее.

Я попятился, Моника присела. Пес подбежал к нам. Моника протянула руку ладонью вверх. Сесил обнюхал ее пальцы, наклонил голову, словно сбитый с толку, и вдруг потерся мордой о протянутую руку.

– Вот хороший мальчик, добрый мальчик, – сказала Моника. – Он похож на моего Люка и хочет только, чтобы его погладили.

– Сесил, ко мне, – послышался голос неподалеку от нас.

Пес быстро лизнул руку Моники, подбежал к открытой двери и потерся носом о ногу высокой молодой девушки в джинсах и футболке.

Брайс.