Промысел Господень. Летописи крови - Евгений Таранцев

Ночь. Холодное дыхание ветра заставляет плотнее кутаться в одежды. Шум моря, по кромке берега, омывая босые ступни в соленой воде, идет человек. Он сильно сутулится, вжимая голову в плечи, руки заведены за спину. Тот, кто ожидает его уже несколько часов, стоит в некотором отдалении, опираясь спиной на базальтовую глыбу, единственного свидетеля климатической трансформации, имевшей место на этом берегу. Он поднимает голову и смотрит на приближающегося. Хотя никто не произносит ни слова, им обоим все ясно. Вместо приветствия они обмениваются кивками и весьма многозначительным молчанием. Пришедший хочет что-то объяснить, но уверенный жест собеседника прерывает его. Не стоит, сверх уже сказанного лишним будет любое слово. Но все же для долгого молчания наступит более подходящий момент, а пока им есть что сказать. Пауза будет длиться ровно до тех пор, пока один из них не наберется смелости нарушить тишину. Но для лишних свидетелей звук речи утонет в реве прилива.

Шерхан улыбается. Выходит фальшиво, но, пожалуй, от него трудно ожидать чего-либо другого. К тому же его гостю нет никакого дела до подобных проявлений эмоциональности. Сейчас, когда его крылья складываются, кроме щемящей боли в лопатках, его более ничто не интересует.

— Все же, старый друг, ты откликнулся на мой призыв. — Ватек помогает трансформировавшемуся вампиру подняться с земли.

— Да, я тщательно все обдумал и понял, что не могу оставить между нами даже намека на недосказанность.

— Это похвально, но мне больше хочется знать, не поменял ли ты своего решения.

— Нет, Ян, более ни слова об этом. Я, мой клан останемся здесь. Мы никуда не полетим.

— Но почему, Ратклифф, почему ты так упрям.

— Я ждал высшей воли, но ответа не получил. Значит, для меня еще не настало время.

— И не настанет никогда, если ты продолжишь оставаться таким упрямым. Я не раз говорил тебе, что каждый каинит имеет полное право вершить свою судьбу без оглядки на Патриархов.

В течение беседы каиниты мерили шагами полосу прибоя. На последней фразе Ватека его собеседник остановился. Встретились их взгляды. Несколько секунд каждый вампир пристально изучал собственное отражение в чужих зрачках.

— Мне все ясно, Ватек. Абсолютно все. Ты не пророчишь мне новое будущее. Ты подстрекаешь меня.

— Ты не слышишь меня.

— Нет, Ян, это ты глух к моим словам. Тебе известно, какие слухи ходят о тебе?

— Вполне.

— Я не придавал им большого значения. И, видимо, напрасно. Я думал о нашей дружбе, не подозревая, во что ты втягиваешь меня. Это бегство, и ты призываешь меня пойти той же дорогой, которую уготовили для ренегата.

Ватек молчит. Больше всего он хочет убить Ратклиффа. Пожалуй, это может стать отличным прощанием с Террой. Да, закрыть дорогу назад кровью побратима.

Почувствовав холодное излучение, исходящее от Ватека, Ратклифф делает несколько шагов в сторону, слега поворачивается к Шерхану боком, прикрыв рукой левую половину груди.

Но Шерхан не доводит мысль до воплощения.

— Почему ты веришь им больше, чем мне, Ратклифф? Почему?

— Они создали наше общество. Они — наш закон.

— Тогда объясни мне, почему твой закон бежит, поджав хвост, без оглядки, оставляя нас на враждебной планете.

— Твоя оценка их поступков пристрастна и неверна. Это не бегство, это колонизация. Но ее плоды не будут принадлежать нам. Это вотчина Патриархов и только их. Наше время придет гораздо позже.

— Но ведь они не запрещают нам покидать Терру! Не запрещают!

— Но и не дают разрешения.

— Что ж, старый друг, в таком случае нам более нечего сказать друг другу. Прощай.

Терцио внимательно выслушал Ватека. Долго хранил молчание, после чего все же высказался:

— Я полагаю, это только часть истории.

— Верно. Продолжение будет куда занимательнее. Но сперва несколько подробностей.

В сущности, до того, как развиваются люди, каинитам не было никакого дела. Прежде всего решающее значение имели только два вопроса — безопасность и пропитание. Пока агрессивность людей не переходила тот порог, за которым перед слепой волной человеческой злобы не устоит ни одно существо в мире, вампиры относились к ним не иначе как к пищевому ресурсу, безмозглому и безвольному. Однако способность корма давать отпор зачастую делала подобные максимы не более, чем фигурами речи.

Как бы то ни было, развитие людей не могло идти отдельно от развития вампиров. Особенно тесная взаимосвязь наметилась после первого серьезного противостояния этих двух биологических видов.

2

— Ты говоришь о войне, после которой Патриархи наложили Ограничение.

— Да. Отныне и впредь вампиры не могли нападать на людей по собственному произволу и уничтожать их бесконтрольно. Люди же обязались не учинять охот на нас до тех пор, пока действуют условия перемирия.

— Все это мне известно.

— Согласен. Но кое-какие сведения тех времен многие из нас стараются не вспоминать. Например, когда ты получил перерождение?

— В конце двадцатого века. Я младше тебя меньше чем на пять сотен лет.

— Дело не в этом. Главное — помнишь ли ты свое перерождение?

— Это достояние моего человеческого прошлого. А с тех пор я более не человек.

— В две тысячи сто тринадцатом году люди и вампиры схлестнулись в первом и единственном конфликте, охватившем почти всю Терру. В войну были вовлечены также и низшие Дети, внимание к которым у Патриархов было не таким пристальным, как к вампирам. Огонь вражды горел почти триста лет.

А началось все следующим образом. Выяснилось, что Патриархи очень плохие родители. Хотя с разных точек зрения и оценка может оказаться разной. Так, для людей, еще помнивших о теплоте чувств друг к другу, полное безразличие к собственному потомству было неприемлемо и невозможно. Попечительство над детьми в ряде случаев принимало весьма резкие формы, что, впрочем, в не меньшей степени зависело и от самих детей. Патриархи же практически не интересовались судьбами тех, кто принял перерождение из их рук. Тем более что подобных вампиров, носителей чистейшей из кровей, было совсем немного. Чуть более двух десятков. Именно они, каждый в свой срок, стали основателями могущественных кланов или семей, чье потомство с каждым поколением приобщенных и кровных родственников становилось дальше и дальше от Вершины, на которой устроили свой трон Патриархи.

Более того, последние оказались недостаточно дальновидны, упорно пренебрегая тем, что происходит с каинитами на биологическом уровне.

— Однажды мы обнаружили, что не боимся солнечного света. Мутации, происходившие в наших организмах, рано или поздно должны были привести к чему-нибудь подобному, но вряд ли кто-либо мог предугадать, чем в конечном итоге все это завершится. С одной стороны, у нас стало на одну слабую сторону меньше. С другой стороны, окажись мы более прозорливыми, это явление возложило на нас некоторую ответственность, коей мы пренебрегли.