Уэллс. Горький ветер - Дмитрий Даль

Я сидел на заднем кресле. Штраус уверенно крутил руль, выворачивая с Бромли-стрит на соседнюю улицу. Уэллс что-то бормотал, но слов было не разобрать. То ли слова молитвы, то ли сожаления. Он не понимал, как все могло выйти из-под контроля. Битва уже затихала. Мы оставляли ее за спиной. Я обернулся и проводил взглядом улицу, которая стала местом последнего вздоха для многих людей, в том числе и для Германа Вертокрыла, моего напарника и верного товарища, который за годы службы стал мне другом. В груде мертвых тел и покореженного железа я не мог разглядеть его, но знал, что он там, на свое несчастье связавший свою судьбу со мной, что и привело его к гибели.

Штраус уверенно управлял машиной. Он вновь превратился в привычного нам дворецкого. Но время от времени правой рукой он оглаживал винтовку, которая вертикально стояла между креслом водителя и рукояткой переключения скоростей. Похоже, Штраус вспомнил, кем был раньше, и больше не хотел забывать этого.

Мы покидали Лондон: полуразрушенный, горящий, озлобленный. Я знал, что еще вернусь сюда, но Уэллс прощался с ним навсегда.

Мы прибыли в «Стрекозу» в то время, когда половина людей уже отобедала, а другая часть еще только садилась за ланч. Но, несмотря на столь тихое время, предназначенное для отдыха и приема пищи, возле усадьбы столпилось большое количество местных жителей, среди которых я разглядел старых знакомых – почтальона Джона Уотсона и преподобного Дэймонда О’Рэйли. Появление наших машин на подъездной дорожке не осталось без внимания. Люди зашумели. Из толпы зазвучали оскорбительные выкрики и угрозы, которые, после всего того, что мы пережили на Бромли-стрит, звучали детским лепетом. Преподобный О’Рэйли поднял руки вверх, и тут же голоса смолкли, но было видно, что люди с трудом сдерживают себя, и не хватает только крохотной искры, чтобы пламя бунта воспылало, и уже тогда ни преподобный, ни полицейский инспектор не смогут сдержать толпу, жаждущую крови. Люди в основной своей массе не хотят изменений. Им важна стабильность и покой, поэтому все потрясения, которые навалились за последние несколько недель на Англию, они связывали с деятельностью Уэллса. Немалую роль в этом сыграл преподобный. Он многие месяцы потратил на то, чтобы рассказать своим прихожанам о злодее ученом, который своими открытиями приближает конец света и пришествие дьявола на Землю. Можно не сомневаться, что ответственность за подрывную деятельность профессора Моро преподобный возложил на Уэллса, сделав его главным сообщником мятежника.

Штраус несколько раз надавил на клаксон, призывая толпу расступиться, но люди не спешили пропускать машину. Они расходились медленно, так что мы могли рассмотреть лица местных жителей, искаженные гневом и злобой. Они лезли к автомобилю, липли к окнам, стучали по крыше и по дверям.

За этим действием с торжествующей улыбкой наблюдал преподобный О’Рэйли. Он воздел руки к небу и призвал нас покаяться в греховных изобретениях, что разрушат этот мир. Штраус заглушил его обращение новым ревом клаксона. Наконец мы оказались возле ворот. Штраус выбрался из машины, прихватив с собой винтовку. Толпа хлынула к нему, но наш дворецкий был вооружен. Он выстрелил в воздух и пообещал, что если найдется такой смельчак, что попробует нам помешать, то получит пулю в грудь. Я на всякий случай вытащил из пиджака заморозчик и приготовился стрелять. Бунт, в особенности если он подстрекается духовными лидерами, непредсказуем и беспощаден. Мы можем столкнуться с сильным сопротивлением. И хорошо, если обойдется без крови. Преподобный пускай и был противником прогресса, но все же не оставлял о себе впечатления религиозного фанатика.

Штраус открыл ворота под гневными взглядами толпы и вернулся к машине. Мы заехали на территорию усадьбы, и Штраус отправился закрывать ворота. Ему что-то крикнули, он ответил, и в следующее мгновение в него полетели камни. Штраус успел запереть ворота и отступил к машине. Как мало нужно людям, чтобы из цивилизованного человека превратиться в дикаря, вооруженного ненавистью и камнями! Штраус уже вскинул было винтовку, чтобы остудить самые горячие головы, но Уэллс приказал ему не стрелять. Дальше ворот они не сунутся, все-таки право частной собственности, несмотря на все революционные изменения в обществе, пока еще нерушимо.

Межвременье – спасительный изначальный мир, в котором никто нас не сможет найти и откуда мы сможем спасти мир реальный от профессора Моро, господина Флумена и даже от Хозяев теней, от любой черной плесени, что разъедает его. Мир, в котором все можно исправить, как в черновике, чтобы потом чистовик не грешил непоправимыми ошибками. Путь в него Гэрберт Уэллс открыл, когда экспериментировал со временем. Он обнаружил, что наша вселенная подобна мыльным пузырям. Их бесчисленное множество, и каждый мыльный пузырь – мир – уникален со своими законами, проблемами и миропостроением. Но в центре всего этого гнездовья находится Межвременье, тот самый изначальный пузырь, из которого произошли все остальные миры.

Уэллс заметался по комнатам, собирая необходимые ему инструменты. Основную часть машины, которая откроет Дверь в Межвременье, он собрал заранее на поляне перед «Стрекозой», но он и не подозревал, что у его нового эксперимента окажется так много зрителей. Впрочем, его сейчас это волновало меньше всего. Пока зеваки не перешли к активным действиям и не перелезли через ограждение, Гэрберт игнорировал их присутствие, с головой уйдя в работу.

Я помню, как в прошлый раз появилась Дверь в пустоте. Она вела в новый, неизведанный мир. Помню, как, увидев ее, испытал трепет и в то же время щемящее чувство восторга от такой близости к одному из чудес мироздания. Сейчас же, когда Дверь появилась во второй раз, от тех чувств не осталось и следа. Я испытывал только легкий приступ тревоги с крохотными вкраплениями страха. А что, если мы не успеем, что, если зеваки вдруг наберутся храбрости и бросятся на приступ Межвременья, что, если нам кто-то помешает осуществить задуманное? Мысли роились в голове, так что я даже пропустил мгновение, когда из пустоты прямо по центру поляны появилась желтая Дверь.

– Отлично. Получилось, – выдохнул Уэллс.

Только сейчас я догадался, какое дикое напряжение он испытывал, когда работал над открытием Двери. Ведь он проводил этот эксперимент всего лишь второй раз в жизни. Он мог не получиться или пойти не так. Уэллс, так же как и я, испытывал страх, но теперь его страх отступил, а мой только усилился.

Когда над поляной появилась Дверь, которая висела сама по себе, ни к чему не пристроенная, толпа за ограждением изумленно выдохнула и заговорила с новой силой. Завязались споры, понеслись в нашу сторону проклятия, вдалеке послышался вой полицейских сирен. И над всей этой какофонией прогремел голос преподобного О’Рэйли:

– Дьявол во плоти! Дверь в преисподнюю! Сокрушить!

Люди словно ждали его приказа, и пошли на приступ «Стрекозы». Они полезли по ограде вверх, пытались протиснуться сквозь прутья. Откуда-то появился грузовик, который на полном ходу протаранил ворота, открыв им дорогу, и толпа хлынула на территорию усадьбы.

У нас совсем не осталось времени. Уэллс взялся за ручку двери и потянул на себя. Он первым вошел в Межвременье. Я последовал за ним. Наш уход прикрывал верный Штраус, готовый пристрелить каждого и любого, кто посмеет сунуться к Двери и помешать нашему уходу. Когда мы уже были в безопасности, Штраус вошел в Дверь и захлопнул ее.