Ночь и день - Вирджиния Вульф

Они сели рядом. Кэтрин, дойдя до окна, обернулась — Уильям и Кассандра о чем-то оживленно беседовали.

Дело, ради которого Кэтрин подошла к окну — поправить ли занавеску или передвинуть кресло, — забылось или в нем вовсе не было необходимости, и она осталась бесцельно стоять у окна. Старшее поколение собралось у камина: самодостаточное общество людей средних лет, занятых собственными проблемами. Они прекрасно рассказывали истории и благосклонно их выслушивали, но ей с ними было скучно.

«Если кто-нибудь спросит, я скажу, что смотрю на реку», — подумала Кэтрин: как было принято в семье, она всегда была готова заплатить за каждый свой проступок правдоподобной ложью. Она раздвинула жалюзи и посмотрела на реку. Однако ночь выдалась темной, и реки почти не было видно. По улице ехали машины, медленно прогуливались парочки, держась как можно ближе к ограде, хотя деревья стояли еще без листьев и не отбрасывали тени, в которой можно было укрыться. Кэтрин остро почувствовала свое одиночество. Мучительный день с каждой минутой все больше убеждал ее в том, что все произойдет именно так, как она и предполагала. Ее преследовали интонации, жесты, взгляды — даже не оборачиваясь в ту сторону, она знала, что Уильям в эти минуты приятно проводит время в обществе Кассандры и они все больше и больше проникаются симпатией друг к другу. Кэтрин глядела в окно, изо всех сил желая забыть личные неудачи, вообще забыть о себе. Она смотрела в темное небо и слышала шум голосов за спиной. Она слышала их, как слышала бы голоса людей из другого мира, мира, бывшего здесь прежде ее собственного, мира-прелюдии, мира, предваряющего реальность, — словно мертвая слушала голоса живых. Никогда еще ей не казалась такой очевидной зыбкая природа реальности, никогда еще жизнь так явно не сводилась к четырем стенам, меж которых все сущее было лишь игрой света и тени, а вовне не было ничего — или же ничего, кроме тьмы. Ей казалось, что она вышла из круга, в границах которого свет иллюзий делал притягательным желание и любовь — и продолжает делать для кого-то, не для нее. Но эти грустные размышления не принесли ей спокойствия. Она по-прежнему слышала голоса в комнате. Ее по-прежнему томили желания. Нужно избавиться от них. Ей хотелось то мчаться по улице, не важно куда, то вдруг хотелось, чтобы рядом был кто-то, а в следующее мгновение этот кто-то превратился в Мэри Датчет. Она задернула шторы с такой силой, что они схлестнулись посреди окна.

— А, вот она где, — сказал мистер Хилбери, который, переваливаясь с пятки на носок, стоял спиной к камину. — Иди сюда, Кэтрин. Я не заметил, куда ты пропала. От наших детей, — шутливо произнес он, — должна быть польза. Так вот, я хочу, чтобы ты сходила в мой кабинет — третий шкаф справа от двери. Достань воспоминания Трелони[73]о Шелли и принеси мне. И тогда, Пейтон, вам придется признать при всех, что вы ошибались.

— Воспоминания Трелони о Шелли. Третий шкаф справа от двери, — повторила Кэтрин.

По дороге к выходу она прошла мимо Уильяма и Кассандры. В конце концов, пусть дети играют и строят волшебные замки, не будем им мешать, думала она.

— Постой, Кэтрин, — сказал Уильям, когда она проходила мимо, — позволь я схожу.

Секунду поколебавшее он поднялся и вышел, и она поняла, что это стоило ему немалых усилий. Опершись коленом о диван возле Кассандры, она поглядела на ее лицо, разгоряченное после недавнего разговора.

— Ты — счастлива? — спросила она.

— Нет слов! — воскликнула Кассандра. — Конечно, мы по-разному думаем почти обо всем на свете, но мне кажется, он самый умный мужчина из всех, кого я знаю… А ты — самая красивая из женщин, — добавила она, глядя на Кэтрин, и, пока она смотрела, лицо ее утрачивало живость и наконец стало почти печальным — словно примеривая на себя меланхолию Кэтрин, самую утонченную черту ее образа.

— О, сейчас еще только десять, — мрачно произнесла Кэтрин.

— Так поздно! И?.. — Она не поняла.

— В полночь мои кони превратятся в крыс, и я убегу. Иллюзия растает. Но я покорна судьбе. Надо ковать железо, пока горячо.

Кассандра смотрела на нее с веселым недоумением.

— Кэтрин говорит о крысах, и о железе, и всяких странных вещах, — сказала она, когда вернулся Уильям. Кстати, вернулся он очень быстро. — Вы ее понимаете?

Уильям промолчал, и, судя по тому, как он нахмурился, было ясно, что он не расположен сейчас ломать над этим голову. Кэтрин тотчас выпрямилась и сказала уже серьезно:

— И все же я убегаю. Надеюсь, вы все объясните остальным, если будут спрашивать. Постараюсь не опаздывать — мне надо кое с кем встретиться.

— Ночью? — воскликнула Кассандра.

— С кем встретиться? — насторожился Уильям.

— С другом, — бросила она, отворачиваясь.

Она знала: он хочет, чтобы она осталась, — разумеется, не с ним, но рядом, на всякий случай.

— У Кэтрин множество друзей, — произнес Уильям с запинкой, когда она вышла, и снова сел на диван.

Вскоре Кэтрин уже быстро мчалась на такси — как ей и хотелось — по освещенным улицам. Ей нравились свет, и скорость, и чувство одиночества вне дома, было приятно знать, что в конце концов она приедет к Мэри, в ее одинокую квартирку под самой крышей. Она взбежала по каменным ступеням, мельком заметив, как странно выглядят ее синяя шелковая юбка и синие туфли на фоне грязного камня, в дрожавшем неверном свете газовых рожков.

А через секунду Мэри уже открывала дверь. Увидев Кэтрин, она не удивилась, но слегка растерялась, однако радушно приветствовала гостью. Чтобы не тратить время на объяснения, Кэтрин сразу прошла в гостиную, где и увидела юношу — тот полулежал в кресле, держа какую-то бумажку в руке, в которую он поглядывал, явно намереваясь продолжить свою речь, прерванную приходом Кэтрин.

Явление незнакомой дамы в роскошном вечернем платье смутило его: он вытащил трубку изо рта и неуклюже привстал, но тут же сел обратно.

— Вы ужинали в городе? — спросила Мэри.

— Вы работали? — спросила Кэтрин одновременно с ней.

Молодой человек покачал головой, словно желая показать, что он здесь ни при чем.

— Не совсем, — ответила Мэри. — Мистер Баснетт принес бумаги, и мы их просматривали, но уже почти закончили… Расскажите про ваш вечер.

Прическа Мэри была немного растрепана, словно во время разговора она теребила волосы, ее костюм чем-то напоминал платье русской крестьянки. Она вновь опустилась в кресло, с которого, похоже, не вставала последние несколько часов: в блюдце на подлокотнике скопилась целая куча окурков. Мистер Баснетт, совсем еще молоденький юноша со здоровым цветом лица, выпуклым лбом и гладко зачесанными назад волосами, относился к тем «очень способным молодым людям», которые, как правильно предположил мистер Клактон, влияют на Мэри Датчет. Он не так давно закончил университет и увлекся идеей реформации общества. Вместе с другими очень способными молодыми людьми он составил проект создания школ для рабочих, слияния рабочего и среднего класса, а также совместной борьбы этих двух сил, объединенных в общество просвещенной демократии, против капитала. Проект уже достиг стадии аренды офиса и найма секретаря, и мистера Баснетта отрядили к Мэри, чтобы изложить ей идею и предложить должность секретарши, к которой, разумеется, по чисто принципиальным соображениям, прилагалось мизерное жалованье. С семи вечера он зачитывал ей вслух бумаги, в которых пространно излагались основные догматы новых реформаторов, но чтение так часто прерывалось обсуждением и так часто требовалось сообщить Мэри на условиях строжайшей секретности подробности об отдельных личностях и дьявольских кознях, что они едва добрались до середины рукописи. Оба не заметили, что беседа длилась более трех часов. Они были настолько поглощены разговором, что забыли подложить дров в камин, и все же мистер Баснетт со своим рассказом и Мэри со своими вопросами старались держаться в формальных рамках, направляя ход беседы в нужное русло и не давая мысли отвлекаться. Почти все ее вопросы начинались с «правильно ли я поняла, что…», а его ответы неизменно представляли точку зрения некоего «мы».