Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945 - Ганс Баур

Был отдан приказ на прорыв. В 9.30 вечера мы выступили в сторону моста Вайдендамм. Перед самым выходом я зашел попрощаться к доктору Геббельсу и застал его вместе с женой в одном из помещений бункера. Я не видел их детей, поэтому и не могу точно сказать, были они в то время еще живы или уже мертвы. Когда я вошел в комнату, Геббельс направился ко мне. Его жена также поднялась с дивана и стала рядом со своим мужем. У нее текли слезы, а ее муж произнес: «Баур, Берлин полностью окружен. Тебе будет крайне сложно выбраться отсюда. Я желаю тебе удачи. Постарайся, чтобы все получилось! Борман должен доставить Дёницу важные документы. Если ты доберешься до Дёница, расскажи ему о том, как мы здесь жили последние три недели. Однако непременно скажи ему, что мы не только знали, как нужно жить и бороться, но и как умирать». На прощание я молча пожал ему руку и вышел.

Примерно в 9.30 вечера все покидавшие бункер рейхсканцелярии разбились на небольшие группы. Как мне и приказали, я остался с рейхсляйтером Борманом. Наша группа состояла из пятнадцати человек. Мы вышли из бункера, располагавшегося на Фоссштрассе, где раньше стояли посты эсэсовцев, и побежали в сторону подземного перехода, ведущего в сторону гостиницы «Кайзерхоф». Он был поврежден разрывами артиллерийских снарядов, а ступени лестниц – полностью разбиты. Мы сползли в туннель. Там было темно, не считая нескольких мест, где бомбами и снарядами пробило отверстия, через которые проникало немного света, поэтому мы не стали пользоваться фонариками. Мы прошли по проходу через станцию городской железной дороги Фридрихштрассе, даже не узнав ее в темноте, и в конце концов добрались до Гендарменмаркта, где и поднялись на поверхность. Поскольку здесь все было объято пламенем, мы опять свернули в сторону станции Фридрихштрассе, а оттуда направились в сторону моста Вайдендамм. Перед мостом было воздвигнуто противотанковое заграждение. В нескольких сотнях метрах от него горело несколько машин. Это и были позиции русских.

Русские четко осознавали, что любой, кто захочет покинуть Берлин, должен будет пройти этот мост, поэтому они здесь организовали мощную линию обороны. Возле моста было много убитых и раненых. Борман лежал, согнувшись, на каменных ступенях перехода на Фридрихштрассе. Перед ним лежал убитый молодой русский солдат. Я несколько раз пытался найти обходной путь. От Хаусзеештрассе мы хотели спуститься вниз до Цигельштрассе, а оттуда добраться до большой пивоварни. Эту пивоварню мы наметили в качестве первого сборного пункта. Однако каждый раз я натыкался на препятствие и возвращался обратно. Борман запретил мне покидать его: «Оставайся со мной, Баур. Тебя убьют, и я останусь здесь один. Ты видишь, как много раненых возвращается обратно. Ты все еще мне нужен. Оставайся здесь со мной!» Я ответил, что бессмысленно сидеть на одном месте. Мы должны пытаться продвигаться вперед. Ночь коротка, а нам еще предстоит преодолеть длинный путь.

Я предложил добраться до здания на противоположной стороне улицы, разбитого огнем артиллерии. Здесь была гостиница. Теперь – просто груда щебня. Пройдя через это здание, мы оказывались недалеко от пересечения Хаусзеештрассе и Цигельштрассе. Было примерно два часа ночи, когда Борман и я перебежали через улицу. Поскольку русские вели плотный огонь вдоль Хаусзеештрассе, мы быстро преодолели открытое пространство до развалин гостиницы, где и укрылись. Мы обнаружили, что подвал забит ранеными мужчинами и женщинами, у некоторых из них взрывами гранат оторвало руки или ноги. Ситуация здесь была ужасной, но мы ничем не могли помочь. Много раз я выходил на улицу, чтобы посмотреть, можно ли пройти дальше. На улицах шли бои между немецкими и русскими танками. Несколько из этих русских чудовищ были выведены из строя ручными гранатометами. Я стоял как раз напротив немецкого танка, когда он выстрелил. Моментально взрывная волна смяла мое тело, подбросив его в воздух. Мое лицо стало черным и оставалось таким даже спустя несколько месяцев, поскольку под кожный покров лица попала пороховая пыль, содержащая маленькие частички угля. Я поднялся на ноги и бросился в укрытие.

Время от времени я слышал выстрелы во дворе и поэтому поднялся вверх по лестнице, чтобы выглянуть из окна на двор. В отблесках пламени горящих машин я увидел, что к нам приближаются русские – по крайней мере человек двадцать. Со всех сил я бросился вниз и сообщил Борману, что русским для того, чтобы нас поймать, осталось только открыть дверь. Самое время уходить. Через час начнет светать, и тогда мы уже не сможем выбраться из Берлина.

После нескольких томительных часов Борман, Науман, доктор Штумпфеггер и я вновь собрались вместе. Мы знали, что у нас нет шанса пройти этой дорогой при свете дня. Тем не менее была одна возможность покинуть внутреннее кольцо обороны днем. Мы уже кое-что слышали об этом. Мальчики и девочки, которые знали подземные коммуникации под Берлином, проломы в стенах и другие потайные проходы, уже вывели из города по подземным переходам большое число немецких солдат. Когда Берлин подвергался ожесточенным бомбежкам, от подвала к подвалу рыли туннели для защиты гражданского населения – по ним можно было пройти сотни метров под землей. Иногда, правда, получалось так, что и путь вперед преграждал завал, и путь назад уже был отрезан прямым попаданием артиллерийского снаряда или бомбы. Но в большинстве случаев дети успешно проводили даже большие воинские соединения под позициями русских – к относительной свободе. Полной свободы таким образом достичь было невозможно, как мы вскоре убедились на собственном опыте. На пересечениях дорог, на всех улицах и мостах за пределами Берлина русские выставили посты, преграждавшие немцам свободное движение. Но поскольку мы не встретили таких мальчиков и девочек, которые смогли бы вывести нас за пределы Берлина, а кроме того, у нас не было фонариков, нам пришлось искать какой-то другой способ выбраться из города. За оставшиеся в нашем распоряжении несколько минут мы снова могли попытать свое счастье, прорваться вперед и скрыться.

Мы решили предпринять еще одну попытку выбраться из города.

В своих воспоминаниях мы снова и снова возвращаемся в Берлин, каким мы его видели в мае 1945 года. Увиденные там ужасные картины умирающей столицы, картины, в которых отразились горе, нищета и мрачная безысходность, никогда не исчезнут из нашей памяти.

Впереди нашего маленького отряда отправился государственный советник министерства пропаганды доктор Науман, за ним следовали Борман и доктор Штумпфеггер, а я прикрывал отход. Едва мы выглянули из здания, как начался обстрел. Мы побежали вниз по Цигельштрассе, стараясь держать между собой дистанцию не менее 30 метров. Выстрелы раздавались из каждого окна и из-за каждого угла, из любого удобного укрытия. Горели машины и грузовики. Вокруг раздавались крики раненых. Недалеко от здания университета я бросился плашмя на землю. Вокруг себя я больше не видел ни одной живой души. Стрельба немного стихла. Русские отмечали праздник 1-е Мая. Они не охотились специально на людей, а просто стреляли во все, что движется. Я больше не видел ни одного из троих своих товарищей, с которыми отправился в путь.