Хрен с Горы - Изяслав Кацман

Со всеми этими раскладами и многими иными подробностями из истории и географии Земноморья с окрестностями я волей-неволей ознакомился, когда пытал Тагора насчёт особенностей торговли вохейцев с Пеу.

Здесь схема была следующей: сначала купцы плыли от Вохе к берегам Тагиры, обычно с грузом стальных изделий и тканей. В Тагире распродавали ножи с топорами и мечами, большую часть тканей, в обмен получая продовольствие и немного тагирского бронзового оружия и посуды – как металлической, так и керамической. Далее они плыли прямиком к нашему острову, где меняли бронзу и керамику на ракушки. Пока в Мар-Хоне шли торги и погрузка, преобладающее направление ветров менялось таким образом, что плавание от Пеу к берегам Вохе становилось благоприятным, чем торговцы и пользовались. А через несколько месяцев всё повторялось.

Непонятно, правда, зачем нужен крюк в Тагиру, не проще было бы сразу везти сюда стальное оружие? О чём я и сказал Тагору. Тузтец, усмехнувшись, просветил меня насчёт косности и консерватизма папуасских потребителей, не уступающих косности и консерватизму покупателей в странах куда более цивилизованных. И им со времён легендарного Падлы-Мишки подавай именно блестящую бронзу, а не невзрачное железо. Вот тагирийцы уже оценили достоинства стали и раскупают, сколько ни привозят. Потому и приходится вохейским купцам проводить такой сложный обмен по треугольному маршруту.

Впрочем, они и по этой схеме навариваются неплохо (кто бы сомневался). Бывший наёмник, конечно, всех подробностей не знает, но и тех неполных, отрывочных сведений, которыми он со мной поделился, хватило, чтобы понять, что прибыль торговцев исчисляется сотнями, если не тысячами процентов: сначала они железные изделия, стоившие дома раз в шесть или семь дешевле бронзовых, меняли в Тагире по курсу два или три к одному, затем хреновую тагирийскую бронзу (хреновую, потому что местные плавили её с минимумом дефицитного олова) меняли на ракушки в таком соотношении, что за плохонький ножик брали не меньше десятикратной цены хорошего кинжала работы вохейских мастеров. Разумеется, немало приходилось тратить на плату команде, продовольствие и ремонт корабля. Да и гибель судна со всем грузом и экипажем, а зачастую и с самим владельцем – не такое уж не частое дело. Редкий сезон обходится без того, чтобы не пропал один, а то и несколько парусников.

Как только из рассказов Тагора стали ясны размеры навара заморских купцов, сразу возникла мысль насчёт монополии на торговлю ракушками – главное при этом не наглеть и цены поднять, скажем, всего раза в полтора, чтобы уж совсем не лишать вохейцев барышей. Но осторожное прощупывание почвы во время моих ознакомительных визитов к хонским и вэйским «сильным мужам» поставило жирный крест на этих экономических планах: большинство пропускало мимо ушей все мои речи о каких-либо договорённостях с целью заставить чужеземцев платить больше. В теории ничто не мешало применить насилие и заставить местных торговать через меня и моих людей. Вот только я прекрасно помнил, что недовольство покойным типулу-таки Кивамуем как раз и началось с его попыток установить контроль над внешнеторговыми операциями… Потому оставалось довольствоваться сбором нескольких десятков тысяч ракушек в рамках переписи населения да надеяться, что даже пятёрка местных старейшин, воспринявших идею картеля или синдиката (не знаю уж, чем они отличаются друг от друга), сумеет оказать влияние на торг, и я положу себе «в карман» некоторое дополнительное количество ракушек.

Правда, в свете моих кардинально изменившихся планов непонятно, на что тратить эти ракушки, да и можно ли их потратить вообще. Раньше они должны были пойти на оплату проезда до Вохе и конвертирование в звонкую монету, предназначенную для дальнейшего пути. Мнение остающихся на берегу папуасов меня при этом волновало в последнюю очередь, главное – утащить всю эту кучу связок на борт корабля.

Теперь же предо мной маячила перспектива заполучить не такую уж и маленькую сумму, которую, однако, невозможно превратить в реальные ценности по причине того, что вся эта груда тонопу в глазах моих «макак» и жителей Вэя-Хона проходила по ведомству морского владыки Тобу-Нокоре и должна использоваться в неком религиозно-магическом действии, которого с нетерпением ожидали все от мала до велика. В таких условиях простой обмен собранных ракушек на партию топоров или мечей будет понят неправильно, с самыми неожиданными последствиями. Впрочем, судьба ракушек сейчас не основной вопрос. В крайнем случае, они повисят год или два на идолах главного туземного морского божества и его помощников, пока я что-нибудь не придумаю.

Куда важнее в ближайшее время подготовка… Даже не знаю, к чему…

Новую гражданскую войну начинать неохота. И дело не только в недостатке сил. Если честно, хватило мне с лихвой за последние месяцы трупов – своих и чужих. Да и взглядов – испуганных женщин с детьми и полных беспомощной злобы уцелевших мужчин в побеждённых селениях. Как и вытоптанных полей, обрекающих на полуголодное существование сотни людей. Нет, хватит…

Оставался переворот. Но для него пока что у меня маловато информации о столичных раскладах и ещё меньше сторонников в столице. Положа руку на сердце, на данный момент я был уверен только в двоих: в самой Солнцеликой и Духами Хранимой тэми да в Баклане. С остальными же ещё предстояло долго и аккуратно выяснять их намерения и готовность участвовать в авантюре. Причём аккуратность требовалась от меня просто огромная, учитывая весьма специфические туземные представления о секретности и конспирации. Иначе запросто может получиться, что через пару дней вся Западная равнина будет обсуждать организуемый Сонаваралингой, таки Хона и Вэя, заговор. И что характерно – никакого предательства, каждый посвящённый поделится только с самыми проверенными и надёжными людьми. Ну не привыкли здесь ещё к подпольной деятельности: традиционно недовольные кем-либо или чем-либо обычно провозглашали своё недовольство в отрытую, вроде того кипиша, который устроили в Бонхо благодаря моему разоблачению хитрости Ратикуитаки. Заговоры, конечно, случались в местной истории. Но, как правило, происходило всё в ближнем кругу того или иного правителя, чаще всего – между родственниками, и, такое ощущение, зачастую чуть ли не спонтанно – собрались недовольные, приняли на грудь слабенькой папуасской браги, поговорили о тирании и беззаконии, да и пошли свергать неугодного таки или типулу. А вот так, чтобы кто-то вздумал устроить переворот, сидя в десятках километров от резиденции правителя, – это для Пеу случай небывалый.

И это даже если не брать в расчёт тенукских шпионов в моём окружении. Если же вспомнить о тех неизвестных доброхотах, которые стучат в столицу, то вообще руки опускаются.

Впрочем, наверное, начать следует как раз с выявления вражеских агентов вокруг себя. Благо теоретически это сделать не очень трудно: нужно только подозреваемым слить информацию – каждому разную. А потом останется только дождаться, что из слитого станет известно в Тенуке. Вот только проблема в том, что подозреваемых у меня несколько сотен. И, самое печальное, трудно исключить из их числа кого-либо. Ну разве что Тагора, причём не потому, что я так уж доверяю тузтцу, просто трудно представить, что всё ещё плохо говорящий на языке Пеу чужак сумел бы пересказать целую речь почти дословно, да ещё и с сохранением словечек и оборотов, характерных для бонхойского диалекта. Нет, стучит кто-то из местных.