Усобники - Борис Тумасов

Великий князь и боится этого часа, и ждет его. Он падет ниц перед грозными очами хана, и тот будет волен в его жизни и смерти. Но князь Андрей воспринимает позор как должное. Чингис и Батый поставили Русь на колени, и с той поры ханы повелевают русскими князьями, словно улусниками. Великий князь Владимирский знает, как здесь, в Орде, у хана Берке, сломили гордого и храброго отца — Александра Невского.

Его определили в живую лестницу к ханскому трону, и нога старого Берке вот-вот должна была ступить на шею и голову князю Александру, но хан велел ему подняться и встать рядом с царевичами.

Князь Андрей Александрович не мог представить, что творилось в душе отца, потому как сам он гордость свою оставлял дома, на Руси, где милостью хана Тохты повелевал князьями. Но удельные князья строптивы и не всегда покорны. Между ними часты раздоры, особенно когда делят уделы, — вот так случилось с Переяславским княжеством. По какому праву Даниил обрел его, если им владел их отец Александр Ярославич? А ведь он, великий князь, поддержал брата, когда тот Коломну к Москве прирезал. Так-то отблагодарил его Даниил, с Михаилом Тверским связался, заодно против него, великого князя Владимирского!

Ох, если бы хан поверил ему и послал с ним, князем Андреем, свои тумены, чтобы наказать и Даниила, и Михаила, а заодно и Федора Ярославского!

От злости у князя Андрея желваки на скулах заиграли. Он представил, как будут метаться удельные князья, когда великий князь явится с ордынцами. Даниил отдаст ему Переяславль, а князья подпишут ряду.

Неожиданно вспомнил, как боярин Ерсма говорил: мол, тебе бы, князь, в родство с ханом войти… Оно хорошо, да что он, старый князь Андрей, станет делать с молодой женой? Может, потому и Анастасия от него в монастырь удалилась?

Анастасия… Анастасия… Как он любил ее! Да и сейчас она будто заноза в его сердце. В Суздаль ездил — теплилась надежда вернуть ее из кельи в княжьи хоромы, чтобы скинула монашескую одежду и красовалась в наряде княгини.

Прошлое нахлынуло: как в Городец ее привез и она, ладная и статная, поразила всех своим великолепием и строгостью. На память пришло, что сестра Анастасии, Ксения, — Михаила Ярославина, а надо же! — никакого родства тверской князь к нему, князю Андрею, не питает. Да и что Михайло, когда брат родной, Даниил, на него замахнулся…

Открыв дверь каморы, князь Андрей покликал отрока:

За жаровней следи, перегорит скоро. Князя заморозишь!

Гридин вошел с мешочком деревянных углей, насыпал в жаровню, подул на загасший огонек и, когда пламя ожило, заплясало, покинул камору.

Князь Андрей Александрович смотрел на разгорающиеся угли, и мысль о том, что жизнь человека подобна огню, неожиданно завладела им. Человек рождается с искрой, в молодости в нем бушует пламя, а в старости огонь гаснет. Таким Бог создал человека, чтобы прибрать к Себе, когда жизнь ему станет в тягость. Одному Богу известны начало и конец жизненного пути человека, а тот суетится, хлопочет, не задумываясь о своем временном бытии на земле…

Странно, продолжал рассуждать князь Андрей, отчего же он сам забывает об этом? И ловит себя на мысли, что боится смерти, даже вспоминать о ней не желает. Ему кажется, смерть минует его, она подкарауливает других…

* * *

Набросив на плечи бобровую шубу, великий князь покинул караван-сарай. День клонился к вечеру. Осмотрелся князь Андрей. Во дворе редко гридина увидишь. Зимой в караван-сараях безлюдно, гости торговые еще по осени разъехались. Теперь до весны, когда в столицу Орды приплывут по морю Хвалисскому и Волге купеческие суда. Опасными путями от моря Русского и гор Угорских добирались гости из разных земель. Тогда тесно делалось в караван-сараях, оживали шумные базары, а сам Сарай, с пыльными кривыми улицами, с домами и дворцами, мечетями и синагогами, православным храмом, делался многоязыким, говорливым.

И так до самых холодов…

В осенние дожди Сарай тонул в лужах. Вода и грязь по колено. В колдобинах коню под брюхо.

Князь Андрей шел к епископу, сам не ведая зачем. Видно, намеревался получить душевное успокоение. Под ногами похрустывал ледок, припорошенный тонким слоем снега. Князь подумал, что в эту пору снег сугробами завалил Русь и будет лежать до самой весны, пока не начнет греть солнце и не зазвенит капель. Тогда снега начнут оседать, из-под них потекут ручьи, а отсыревший за день снежный наст ночной мороз схватит корочкой.

Великому князю так захотелось домой — хоть волком вой, но он не волен в себе. Пока шел, Новгород вспоминал, как с отцом жил, ловил на Волхове рыбу, зимой делал во льду лунки, ставил крючья на щуку. Ребята тешились кулачными боями конец на конец, но он, князь Андрей, не упомнит, чтобы сам дрался. Заводил мальчишек, а сам смотрел на драку со стороны. Верно, оттого и ныне у него целые зубы и не перешиблена переносица. Ведь в драке в ход шло все: палки и камни, — и всегда дело кончалось кровью…

Епископ встретил великого князя радушно:

Я, грешным делом, думал, что забыл ты меня.

Как мог я, владыка! Благослови.

Они сели в креслица у стола. Молодой чернец поставил перед ними глиняную чашку с мочеными яблоками, деревянный поднос с горячими лепешками и мисочку с пахнущим медом.

Мед-то, сыне, с моей борти. Видал у оконца колоды? В зиму поднял на стойки от мышей — шалят. Да утеплил, чтоб мороз не пощипал божьих тружениц. Вот уж чудно устроены: себя кормят и нам подают. Живут по Священному Писанию.

Людям бы так.

Люди, великий князь, те, какие по Божьим заповедям живут, а иные предали их забвению.

Князь Андрей Александрович вздохнул:

Воистину, владыка, и я в том повинен.

Поступки свои сам суди, а что Господь скажет на Своем суде, никому не ведомо. Человек о конце жизни мыслить должен, помнить о нем.

Князь печально усмехнулся:

Ты, владыка, будто в душу мою заглянул. О том накануне думал.

Епископ подвинул князю яблоки:

Отведай, великий князь, они хоть и мелкие, да сочные. Так, сказываешь, о смерти думал? Навестило тебя…

Приходило такое. А еще о суете мирской.

Ты дела свои государственные к этим думам примеряй… Слышал, княгиня в монастырь удалилась.

Андрей Александрович кивнул.

Не печалься, она Господу жизнь свою вручила.

Я, владыка, смирился.

Ты, великий князь, еще гордыню свою смири. Как пастырь говорю тебе.

Во мне и гордость?

Епископ прищурился:

Я ли не вижу? Соразмеряй поступки свои, великий князь.

Исмаил помолчал и продолжил:

А беды наши в княжьих сварах. Князья русские, родство презрев, сабли и мечи обнажают. — Добавил с огорчением: — Все, все от старейшин земли Русской зависит, а они пакости друг другу творят. — С укором покачал головой: — Позабыли, что и Мономаховичи корнями от Ярослава Владимировича.