Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен

Проект был, как проницательно заметил Никола, совершенно провальный, но его принятие вкупе с красным вином вызвало у нас подъем, который только усиливал свежий ночной ветерок. Мне подумалось, что такой подъем, наверно, испытывают люди, в одночасье решающие отправиться покорять Эверест или покупающие билет в один конец до Гуандуна, говоря себе: «Там будет видно». Катрин родит ребенка, мы ей поможем, окружим заботой и поддержим – это по меньшей мере так же необычайно и смело, как уехать в неизвестность без обратного билета. Мы расстались на углу неподалеку от наших домов, на прощание крепко, по-братски расцеловавшись и много раз с чрезмерным пафосом повторив, до чего же нам повезло, что мы друг у друга есть.

Я не влипла, говорила я себе на последних нескольких метрах, отделявших меня от дома. Совсем наоборот: у меня есть друзья, эксцентричные и чересчур эмоциональные, зато в них плещет через край чудесное желание жить. Такое чудесное, что оно передалось и мне, я снова могу – или научилась заново – стоять на ногах самостоятельно, лишь с небольшой помощью и поддержкой такого человека, как Максим. Я чуть было не побежала вприпрыжку, переходя улицу, и тут увидела на ступеньках, ведущих к моей двери, Флориана.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Я хочу, чтобы ты вернулась.

Я тысячу раз представляла себе возвращение Флориана. Эту фразу, «я хочу, чтобы ты вернулась», он говорил мне на все лады и под бесчисленными небесами по прихоти моих мечтаний. Тон менялся, но слова были все те же: «Я хочу, чтобы ты вернулась». То проситель, то рыцарь, Флориан моих фантазий каждый раз заставал меня врасплох – он поджидал меня на повороте улицы, в кафе, известном только нам двоим, на террасе ресторана, которой еще не существовало, зато с нее открывался волнующий вид, подходящий для воссоединения любящих сердец. Он не давал мне ничего сказать, покоряя своим напором и искренностью: он бросался к моим ногам, безумно влюбленный и глубоко раскаивающийся.

Короче говоря, он делал в точности то, что сделал сейчас. Разве не следовало мне быть к этому готовой? Разве три месяца неотступных мечтаний не подготовили меня к этому моменту, которого я так ждала? Конечно же, нет.

Я застыла посреди улицы точно громом пораженная, с единственной мыслью: «Я этого не хочу».

Это было слишком. Слишком, и я была не готова и, как ребенок, вдруг испугавшийся Деда Мороза, о котором мечтал весь год, хотела убежать со всех ног. Это я, скорее всего, и сделала бы, но мои ноги превратились в две тряпочки, и возникло четкое ощущение, что я сейчас упаду в обморок. Как ни странно, я подумала в эту минуту о Максиме. Я, только что сказавшая себе в радостном порыве, что наконец-то стою на ногах самостоятельно, боялась упасть и хотела опереться на мужчину – но не того, который шагнул мне навстречу.

Увидев, надо полагать, что мне вот-вот станет дурно, Флориан встал и подошел ко мне. На нем были джинсы и светлая рубашка под пуловером с треугольным вырезом – я успела подумать, пока он шел, что он одет, как француз. Я протянула к нему руку, не зная толком, хочу ли не дать ему подойти или удержаться за него, чтобы не упасть, и его рука поймала мою. Теплая и сильная рука стиснула мою ладонь, поднесла ее к груди и крепко-крепко прижала. Я наконец подняла к нему лицо: его голубые глаза смотрели на меня незамутненно ясным взглядом; мне казалось, будто я вижу его впервые или, по крайней мере, не видела очень и очень давно. Мои колени подогнулись, и я села на край тротуара.

Флориан постоял немного и сел рядом со мной – я чувствовала на себе его взгляд, но смотрела в какую-то точку на асфальте. Вправду ли он сказал: «Я хочу, чтобы ты вернулась»? – спрашивала я себя. Вправду ли искренне раскаивается? Я посидела так несколько секунд, показавшихся мне вечностью, – мне не хотелось ни двигаться, ни говорить, а хотелось, наверно, лечь прямо здесь, на этот твердый, такой осязаемый тротуар, и проснуться завтра в своей постели со странным чувством, какое бывает после сна, слишком похожего на явь.

– Женевьева, – тихо сказал рядом Флориан. Я повернулась и посмотрела на него. Его длинные ноги были согнуты, руки лежали на коленях, голова наклонена ко мне, и в его глазах мне открывалась его душа, его сердце – все то, что делало его единственным и неповторимым, тем, кого я знала, думалось мне, как свои пять пальцев, и кто бросил меня – в буквальном смысле слова, на землю.

– Ты поняла, что я сказал?

Нет, захотелось мне ответить, ты спросил меня, который час, и из-за этого я чуть не потеряла сознание. Я пристально посмотрела ему в глаза – наверно, я пыталась связаться с ним телепатически, что было бы гораздо проще. Помоги мне, молила я его. Скажи что-нибудь.

И – о чудо! – Флориан меня услышал. Он вздохнул и начал говорить. Он поведал мне, что последние две недели провел у себя дома один. Что когда я заехала, чтобы забрать последние остатки нашей совместной жизни, в нем все перевернулось.

– Ты укатила в такси, – сказал он мне, – и я понял: я люблю эту женщину. Это было… во всяком случае, это казалось так просто. Я стоял, как идиот, в дверях и смотрел в лицо этой очевидности, ее было не обойти, понимаешь? Это все, что я видел.

Я по-прежнему молчала. Я согнула ноги, подтянула их к груди и обхватила руками. Уткнувшись головой в колени, почти в позе эмбриона, я слушала. А он больше не смотрел на меня, глядя то на асфальт, то в небо, и все говорил, говорил. Верный себе, он долго думал, очень долго, прежде чем прийти ко мне. Он знал, что хочет мне сказать и как он это мне скажет. Эта скрупулезность на жизненном этапе, когда все разброд и раздрай, должна была бы меня разозлить, но он вдруг показался мне странно трогательным, с белокурыми прядями, падавшими на лоб, и с этим желанием ясности, прозрачности.

– Вот почему я не ответил на твой звонок, – продолжал он. – Я хотел… хотел знать, что тебе скажу. Я подумал, что дело, наверно, просто в том, что мы увиделись и я нашел тебя… такой красивой! – Он повернулся ко мне, видно, все еще удивляясь, что нашел меня «такой красивой». – И сильной. И полной… полной воли, и жажды жизни, и… – Он закончил фразу по-немецки.

– Ты потерял меня, Флориан. Я так и не научилась толком понимать немецкий, remember?[70]

Его улыбка показалась мне прекраснейшей на свете, и он сказал:

– Я снова увидел в тот день женщину, в которую когда-то влюбился. С некоторых пор ты была… какой-то вялой, или пассивной, или… у меня было такое впечатление, что ты погасла. А теперь, уж не знаю, что случилось, но тебя как будто снова зажгли.

Я провела руками по лицу. Значит, я все угадала правильно: Флориан оставил меня, потому что во мне было недостаточно драйва, а теперь, когда я вновь обрела его, благодаря окружающим и себе самой, сумев извлечь из моего горя что-то позитивное, он вернулся. Не отрывая рук от лица, я рассмеялась почти злобным смехом. Я только диву давалась, с какой скоростью мое смятение перешло в гнев, но это точно: я была вне себя.