Портфель капитана Румба - Владислав Крапивин

Калитка была открыта. Генчик вошел бесшумно (чиркнули по сандалиям одуванчики).

Враги сидели в глубине двора, у длинного сарая, на штабеле досок, приготовленных, наверно, для ремонта забора. Четверо их было, Бычок отсутствовал. Может, они обо всем догадались и прогнали. А может, сам ушел. Шкурика он, по крайней мере, доставил хозяину. Шкыдленок возился в своей клетке, стоявшей на досках.

А Буся, Круглый, Гоха и Миха развлекались с пластинкой капитана Сундуккера!

Они сделали звуковое приспособление: то ли к игле, то ли к тонкому гвоздю прикрепили жестяную банку, и получилась мембрана. Насадили пластинку на карандаш. Миха (или Гоха? Генчик опять забыл, кто из них с толстым ухом) крутил карандаш, а Круглый держал иглу с банкой над пластинкой. Острый конец скреб по бороздкам, и банка отзывалась подобием человеческого голоса. Голос был искаженный, со скрипом. Четверо гоготали…

Гоготали, пока банка от меткого выстрела не вылетела из пальцев Круглого.

Круглый разинул рот. Гоха и Миха тоже разинули рты. Лишь Буся не растерялся. Или почти не растерялся. Подхватил у Круглого пластинку. Выдернул и отбросил карандаш. Заулыбался издевательски и глянул на Генчика через отверстие пластинки. Потом опустил ее. И лицо было по-прежнему насмешливым.

Генчик машинально перезарядил оружие. Очень тонким, но бесстрашным голосом приказал:

— Положи пластинку! И всем — десять шагов в сторону! Быстро!

Буся не испугался. С прежней улыбочкой спросил:

— А если не быстро? Будешь стрелять?

— Буду!

— Но ты же не стреляешь в людей! Сам говорил!

— А вы не люди, вы гады!.. Но я не буду в вас! Я… твоего гаденыша! Навылет! — Генчик вскинул ствол.

Шкыдленок Шкурик — гадкий болотный детеныш — встал на задние лапки, передними схватился за прутья клетки и высунул между ними нос.

Генчик содрогнулся — от вернувшегося страха и омерзения. Как эта тварь скребла по ноге, как старалась забраться под майку! Как тыкалась мерзким мокрым носом!

Буся вмиг почуял, что Генчик и правда выстрелит. Качнулся вперед. Если бы Буся закрыл Шкурика собой, тогда что делать? Но он — дурак! — заслонил крысеныша пластинкой! Серединой!

Сам виноват!..

Генчик знал, что шарик точнехонько пройдет в дырку на пластинке. Буся с перепугу выпустит пластинку, она ребром воткнется в мягкие опилки. Генчик в два прыжка — туда, хвать ее, и обратно! А Шкурик… так ему и надо!

На миг показалось Генчику, что пластинка сделалась прозрачной. Он словно увидел Шкурика сквозь нее — тот, как человечек, держался ручками за проволоку. Потом пластинка стала как мишень: черный диск, ярко-розовое «яблочко» этикетки, а в нем темная точка отверстия.

Щелк!..

Пластинка разлетелась на куски.

Крупный осколок взлетел, как черная бабочка, описал дугу и упал к сандалиям Генчика.

Упала на него тяжкая неудача. Поражение. Несчастье.

Он молча нагнулся, взял осколок. Зачем-то сунул его в карман. Повернулся и пошел со двора. Уши забила тугая тишина.

Он даже не перезарядил пистолет на случай погони.

Но никто Генчика не преследовал. Молча смотрели в спину.

2

Зое Ипполитовне Генчик рассказал все. Подробно и без утайки.

Он сидел на кухонном табурете, поставив пятки на сиденье и обхватив колени. Говорил и смотрел, как на ветках за окном скачут воробьи. На подоконнике сидела Варвара и тоже смотрела на воробьев. Ей не было дела до несчастий Генчика.

Зато Зое Ипполитовне — дело было.

— Вот и все… — сумрачно закончил Генчик. Подумал и сказал: — Простите меня за пластинку.

— Да разве в пластинке дело…

— А в чем?

— Как ты думаешь: почему ты промахнулся?

Генчик пожал плечами.

— А ты подумай… — Зоя Ипполитовна сидела напротив и пристально смотрела поверх очков. Генчику неуютно было от этого взгляда. Он дернул лопатками.

— Откуда я знаю…

— По-моему, ты просто боишься признаться себе.

— Да ничего я не боюсь! — Генчик сердито спустил пятки с табурета, вцепился в край сиденья, качнулся вперед. — Ничего не боюсь! Я там боялся, привязанный, когда он лез по мне! А сейчас-то чего?..

— Ты думаешь, он лез, чтобы сделать тебе больно? Скорее всего, он просто соскучился. Он ручной, привык, что хозяин с ним нянчится, вот и захотел к тебе на руки или за пазуху…

Генчика передернуло опять.

— Зря ты вздрагиваешь. Он же не виноват, что ты его так боишься. Он не понимает… Это просто безобидный звериный детеныш. И ты промахнулся, потому что в последний миг это понял. Рука сама качнулась в сторону.

— Ничего… ничего я такого не понял! И не хочу! — Генчик со страхом уловил в своем голосе слезинки. И сцепил зубы. И… вспомнил, как Шкурик черными ручками держится за проволоку, смотрит сквозь решетку… — Вы… сами все это напридумывали!

— Ну а дерзить-то, милый мой, зачем? — Зоя Ипполитовна укоризненно потрогала шарик на кончике носа. — Когда сам виноват, недостойное это дело срывать досаду на других…

Сейчас бы шмыгнуть носом, дурашливо улыбнуться и бормотнуть: «Я больше не буду…» Или хотя бы: «Динь-дон…»

Но твердые иглы обиды перли из Генчика, словно из дикобраза. Сквозь кожу. Протыкали ее горячей болью. Легко рассуждать тому, кто ничего не испытал! А если ты привязанный, беспомощный, пересохший от жажды, а по тебе лезет чудовище… Генчик прокашлялся и сипло сказал:

— Я знаю, вам пластинку жалко… Ну, я заплачу! Накоплю денег и…

— Как тебе не стыдно! Разве я про пластинку думала, когда ждала тебя? Я чуть с ума не сошла от беспокойства! Хотела уже идти на берег, а тут, как назло, разболелась нога…

«А у меня, что ли, не болело?» — подумал Генчик. И опять потер на ногах следы от веревок. И сказал, глядя исподлобья:

— Теперь-то что делать?

— Не знаю… Дело в том, что я и сейчас беспокоюсь за тебя.

— Почему? Я же — вот он…

— Меня тревожит твоя ожесточенность.

— Что?

— Твое увлечение стрельбой. Ты все крепче веришь, что с помощью пистолета можно решить многие проблемы. Тебе ужасно нравится твое умение сбить с противника спесь метким выстрелом. Это случается со многими. Сперва — игрушечный пистолет, потом…

— Они же сами нападали! Я первый — никогда…

— Но радость от метких попаданий ты испытывал, верно? И от их испуга… Этакое удовольствие от своей неуязвимости и сил. И от стрелкового искусства… И попасть сквозь дырку пластинки в Шкурика — это ведь тоже искусство… Сначала в крысенка, потом еще в кого-нибудь…