Молитвы разбитому камню - Дэн Симмонс

Добби пытался сбежать, но его поймали и подвесили на цепях у стены. Джернисавьен лежала рядом, привязанная к столу, и видела: орангутанг еще дышит. В зловещем красном свете казалось, что с чародея живьем содрали кожу.

В кровавом полумраке бродили высокие, закутанные в плащи тени. Когда Маги не смотрели в ее сторону, неокошка возобновляла попытки освободиться, но стальные оковы на запястьях и лодыжках не поддавались ни на дюйм. Все бесполезно. Джернисавьен оглядела металлический стол. В гладкой поверхности были проделаны маленькие отверстия, а по бокам шли специальные стоки-желобки. Интересно зачем? Неокошка ужаснулась своей догадке и решила больше об этом не думать. Сердце ее билось как бешеное, так и норовя выскочить из груди.

Но зато вчера, когда Добби пытался бежать, стражники ненадолго отвлеклись, и она сумела проглотить заветный ключ.

Вперед из тени вышла высокая фигура, и ее осветил кроваво-красный луч. Медленно-медленно Маг откинул капюшон. Джернисавьен в ужасе уставилась на покрытую чешуей морду, похожую на голову богомола, на огромные холодные кроваво-красные глаза, на клыки, с которых капала слизь.

Маг сказал что-то на своем непонятном языке и медленно поднял костлявую чешуйчатую лапу. В грязных когтях он сжимал скальпель…

А всего в полумиле от логова Магов Рауль карабкался в гору, пробираясь через большие сугробы и поскальзываясь на ледяных скалах. Дважды он падал и дважды чудом спасался, подтянувшись на могучих руках. Падение означало бы верную смерть.

Волшебная рубашка Фенна кое-как согревала кентавра, но лошадиная часть туловища страшно мерзла. Руки быстро онемели, и Рауль понял, что в следующий раз ему уже не удастся подтянуться. Вдобавок ко всем неудачам начало садиться солнце. На такой высоте кентавру не пережить еще одну ночь.

Только бы найти вход!

Рауль уже почти отчаялся, как вдруг где-то внизу упал камень и невдалеке кто-то тихо выругался. Кентавр подполз к краю заснеженного скального выступа и увидел всего лишь в каких-то тридцати футах двух ящеров-стражников. Они стояли возле белой железной двери, которую почти невозможно было заметить на фоне утопавшего в снегу горного склона. Если бы ледяной ветер не донес до него ругательство, ящеров он тоже не увидел бы — их хорошо скрывали белые плащи и капюшоны.

Солнце село. Пронзительный ветер швырял в дрожавшего от холода кентавра пригоршни снега. Рауль припал к земле и непослушными пальцами отстегнул со спины лук.

Разросшаяся молодая листва почти закрыла обзор реки, но с просторной веранды особняка на холме было видно, как по травянистому уступу карабкаются мальчик и молодой мужчина. Они шли медленно, мужчина что-то говорил, а мальчик смотрел на него снизу вверх.

Бородач сел под деревом и похлопал рукой по земле, но его спутник покачал головой и сделал два шага назад. Мужчина снова заговорил, широко вытянул руки, растопырив пальцы, и наклонился вперед, словно хотел обнять мальчика, но тот отступил еще дальше. Молодой человек поднялся, а малыш повернулся и быстро зашагал вниз с холма, а потом побежал.

Через минуту он уже скрылся за поворотом, там, куда уходила железная дорога, а мужчина остался на холме один.

Маленькая «вольво» свернула в узкую боковую улочку и остановилась около дома Терри. Кеннан долго сидел в машине, не убирая рук с руля. Когда он уже собрался выходить, с крыльца спустился мистер Бестер в одном мешковатом джинсовом комбинезоне, без рубашки. Он наклонился и заглянул под фундамент, и на седые, коротко стриженные волосы упал луч света. Учитель выждал секунду-другую и тронулся с места.

В два часа ночи Пол все еще паковал книги. Проходя мимо занавешенного окна, он услышал на улице какой-то звук, положил на пол очередную стопку и выглянул в подсвеченную фонарем ночную тьму.

— Терри?

Никто не ответил. Тень листвы неподвижно лежала на лужайке. Кеннан подождал пару минут и затем вернулся к своим книгам и коробкам.

Он собирался выехать в воскресенье рано утром, но закончил погрузку только к десяти. Похолодало, со свинцово-серого неба упало несколько дождевых капель. Домовладельца Кеннан не застал (наверное, тот отправился в церковь) и поэтому просто бросил ключ в почтовый ящик.

Дважды он проехал через город и четыре раза мимо школы, а потом тихо выругался и свернул на запад, на шоссе.

На пятьдесят пятой автостраде машин почти не было, а немногочисленные путешественники ехали с включенными фарами. По ветровому стеклу забарабанил дождь. Пол остановился позавтракать на западной окраине Сент-Луиса, но официантка сказала, что время завтрака уже закончилось, и принесла ему гамбургер и кофе. Из-за непогоды кафе выглядело темным и холодным.

Когда он проезжал через центр Сент-Луиса, начался настоящий ливень. Приходилось то и дело менять полосу движения, поэтому Врата на Запад Кеннан прозевал. Под мостом текла Миссисипи, такая же серая и неспокойная, как и небо над головой.

В Иллинойсе «вольво» свернула на семидесятое шоссе, устремившись на восток. Шуршание шин по мокрому асфальту и равномерное щелканье дворников нагоняли на Кеннана тоску, и он включил радио. Там, как ни странно, шла прямая трансляция гонок «Индианаполис 500». Он слушал, как ревели моторы и кричали болельщики. Навстречу ему по шоссе сквозь пелену дождя проносились огромные фуры. Через полчаса комментатор объявил, что на западном горизонте показались грозовые облака, и Пол выключил радио. Было ясно, что гонки сейчас остановят.

В тишине Кеннан ехал на восток.

Во вторник после Дня памяти четвероклашки мистера Кеннана вернулись в класс, а там за учительским столом восседала миссис Борчердинг. Ее все хорошо знали по предыдущим заменам, а некоторые дети учились у нее в первом классе — она тогда отрабатывала свой последний год перед пенсией.

Миссис Борчердинг, казалось, вся сплошь состояла из морщин, двойных подбородков и жира. На обрюзгших руках колыхались толстые складки. Чулки туго стягивали вздувшиеся лодыжки. Лицо и ладони испещряли многочисленные пигментные пятна. От нее слегка пахло тлением, и этот запах вскоре заполнил всю комнату. Дети сидели необычайно тихо, положив одну руку на другую, и молча наблюдали.

— Мистер Кеннан уехал по срочному делу, — сказало жутковатое видение невыразительным голосом, мало похожим на человеческий. — Кажется, у него заболел кто-то из родных. Как бы то ни было, оставшиеся три дня вас буду учить я. И я хочу, чтобы в этом классе все работали, понятно? Мне не важно, сколько осталось до каникул — три дня или триста. И мне не важно, как вы работали раньше. Придется хорошенько потрудиться. С этого момента и до четверга будете корпеть в поте лица. Ваши табели уже заполнены, но это совсем не значит, что можно валять дурака. Мистер Эпперт разрешил мне в случае необходимости исправить оценки. В том числе за поведение. Если за эти четыре дня мне что-то не понравится, я вполне могу оставить кого-нибудь на второй год. Вопросы есть? Нет? Очень хорошо, достаньте учебники арифметики, будем писать проверочную.