Элементарная социология. Введение в историю дисциплины - Александр Фридрихович Филиппов

понятие, соединяющее внутреннее и внешнее очень убедительным образом. Как можно понять, какие мотивы у человека, выполняющего совершенно необходимые для его предприятия действия? Мы уже видели, что здесь даже и не требуется погружение в глубины мотивации. Но при зарождении такого способа организации бизнеса исторически дает о себе знать категория профессионального призвания, которая неизвестна прежде, которая должна была появиться и которая, как показывает Вебер, связана с одним из важнейших достижений Реформации – появлением Библии в переводе Лютера.

Вы знаете, конечно, что ко времени Реформации Священное Писание перестало быть общим чтением грамотных христиан. Читают преимущественно клирики, и они же интерпретируют для всех остальных. Мы сейчас это запомним, а потом сделаем длинное отступление и снова к этому вернемся. Итак, немногие читают, остальные знают, что существуют определенные правила, которые делятся, согласно старой схеме, которую Вебер упоминает, на должное, желательное и сверхдолжное. Это значит, что есть правила поведения, обязательные для любого христианина. Например, он должен регулярно ходить в церковь, исповедоваться, причащаться. Есть precepta, говоря по-латыни, – это предписания. Есть consilia – это то, что рекомендовано. Для мирянина – это советы, а для клирика обязательные предписания. И более жесткое соблюдение постов, и воздержание от определенных видов мирской деятельности. Например, торговля. В своде канонического права написано, что клирику ни при каких обстоятельствах нельзя торговать. Мирянину, вообще говоря, можно, но этот род деятельности – deo placere vix potest, то есть вряд ли будет угоден Богу. Это есть в декрете Грациана – одной (главной) из частей свода канонического права. Вебер это место часто цитирует, точнее говоря, упоминает эту формулу. Есть еще третий род деяний – это сверхдолжное, opera supererogatoria, то, что нельзя предписать никому. Но когда это совершается – подвиги святости, милосердия, то, что более характерно для монахов, для подвижников, для святых – это образует некую копилку. Копилку, которая на учете у Бога. Есть люди, которые совершают эти деяния, и есть люди слабые, грешные, которые даже то, что относится к precepta, иногда не выдерживают. Что, они не спасутся? Спасутся, потому что есть высшая копилка учета добрых дел. Смотрите, как хорошо получается. Человек ведет жизнь очень уравновешенную. Да, в ней есть место воздержанию, но есть место и радости. Есть место наслаждениям, но есть место покаянию за то, что они были чрезмерными. Есть место слабостям, но есть место надежде. И если тебе кажется, что ты слишком слаб, скверен и недостоин, ты все-таки можешь рассчитывать на то, что жившие на земле и живущие с тобой праведники сделали все, чтобы ты не оказался окончательно погибшим существом. Это значит, что сомнения относительно смерти и надежд на вечную жизнь можно развеять. Можно пойти к исповеди и снять напряжение, которое образовалось оттого, что ты плохо себя вел. И в этом смысле очень важно разделение на клириков и мирян, потому что одни по идее существа более слабые, им больше дозволено удовольствий, а другим меньше, но зато они опосредствуют путь человека к спасению, к избавлению от страха вечной смерти, то есть гибели не только тела, но и души.

Реформация решительно порывает с таким сравнительно удобным образом мышления и образом жизни. Ничего не получится, невозможно такое расслабленное существование, невозможно взять и рассчитать, сколько за твои добрые дела или за добрые дела других Бог тебе должен воздаяния. Вообще говоря, нельзя рассчитывать на то, что ты здесь, на Земле, можешь воздействовать на Бога. Это очень тонкий момент, для Вебера он важен. Так ли это в самом деле в протестантской догматике? Это отдельный вопрос. И не всегда специалисты согласны с тем, как Вебер это понимает. Но мы с вами смотрим на то, как Вебер интерпретирует протестантизм и как он на этом строит свои объяснения. Он говорит: «Почему идет такая борьба протестантизма против идеи, будто можно воздействовать на решения Бога?» Посмотрите, в армии, например, командир от доброй души не просто дает солдату поощрение. Он говорит: «Это не моя благодарность, а твоя – ты это сам заслужил, вот тебе признание твоих заслуг». А что получается здесь? Человек, например, сплошь совершает добрые поступки, потом приходит последний час, и он говорит: «Где обещанное спасение?». Или, например, ты нагрешил настолько, а добрых дел совершил на столько – давайте подведем калькуляцию. Дикость? Дикость! Конечно, не будем превращать католическое учение о спасении в какой-то примитивный торг, но не забудем, что ко времени Лютера сложилась скандальная ситуация с торговлей индульгенциями, то есть удостоверениями об отпущении грехов, которые (удостоверения) можно было купить. И, собственно, знаменитые тезисы Лютера, с которых все и началось, были как раз против торговли индульгенциями. Папа, говорит Лютер, не может простить «все наказания», но только те, которые наложены им. Он не имеет власти отпустить все грехи, это во власти Бога, он не имеет власти над теми, кто умер, кто, согласно католическому учению, находится в чистилище. «Человеческие (то есть не божественные, не соответствующие вероучению) мысли проповедуют те, кто утверждает, что будто бы только что монета зазвенела в ящике, так и душа вылетает из чистилища». Подумайте, какой простор здесь для калькуляции, для развития денежного хозяйства, для своеобразного рационализма в ведении жизни! Если бы все так рассуждали, в Европе никогда не возник бы современный капитализм при всем спекулятивно-калькулирующем характере такого подхода. Жили бы мы до сих пор как в эпоху Возрождения. Представляете, какой кошмар? Кстати, именно эпоха Возрождения вызывала у протестантов такой ужас (время, которое мы рассматриваем как расцвет наук и искусств), они возвращались из Рима в ужасе и говорили, что это вавилонская блудница, и антихрист сидит на папском троне. Если взять, тем не менее, другую точку зрения, что воздействовать на божественное решение невозможно, то это старый догматический спор, начавшийся на заре христианства. Спор между последователями Пелагия, еретика-богослова, и теми, кто шел за Блаженным Августином, в первую очередь, хотя и не один он держался этой возобладавшей точки зрения. Речь шла о благодати. Почему человек совершает добрый поступок, который впоследствии становится основанием спасения? Если считать, что он совершает его исключительно по собственной воле, то Бог не при чем. Собственная свободная воля человека оказалась важнее всего в этом деле. Он сам себе заслужил спасение. Если же считать, что такое правильное поведение человека связано с тем, что на нем благодать, то, получается, надо выяснить: а почему, собственно, именно на нем благодать? Развивается очень сложная система аргументации, в которую мы вдаваться не будем, но