Солдаты холодной войны - Филип Таубман

Через несколько дней после появления статьи Никсон потихоньку проскользнул в Белый дом на неафишируемую встречу с Рейганом. Они встретились в жилой части на втором этаже, в одинаковых креслах, разделенные журнальным столиком и оттоманкой. Никсон подробно ознакомил Рейгана, руководителя аппарата президента Говарда Бейкера и нового советника по национальной безопасности Фрэнка Карлуччи со своей озабоченностью по поводу договоренности о ракетах среднего радиуса действия. А потом он набросился на Шульца, который отсутствовал. «Я обрушился на Шульца с критикой, которая, как я полагаю, была очень эффективной, – позже записал Никсон в памятке, которую он готовил для своих записей. – Я сказал, что когда-то он был отличным министром финансов, отличным министром труда и отличным директором АБУ (Административно-бюджетного управления), он проделал великолепную работу на переговорах с (председателем АФТ-КПП Джорджем) Мини. Но я сказал, что переговоры с Мини отличаются от переговоров с Горбачевым».[445]

Мнение Никсона о Рейгане было, грубо говоря, таким же, хотя он не сказал это в лицо президенту. Отметив, что нашел Рейгана при личной встрече выглядящим «гораздо старше, более усталым и менее энергичным, чем он выглядит на публике, – записал Никсон в своей памятке, – ему ни в коем случае нельзя разрешать участвовать в частной встрече с Горбачевым».

Киссинджер продолжал нападки на Шульца. Когда Шульц позвонил ему в сентябре, чтобы проинформировать Киссинджера о том, что две стороны в принципе достигли договоренности по поводу соглашения о ракетах среднего радиуса действия, Киссинджер предупредил, что это «уничтожит 40 лет НАТО».[446]В авторской статье в журнале «Ньюсуик» он унизил Рейгана и Шульца, сравнив их политику с антиядерными протестами. Он так писал: «Самая консервативная администрация США за послевоенную эру заклеймила позором ядерное оружие при помощи аргументов, практически ничем не отличающихся от используемых Комитетом за ядерное разоружение».[447]

Той осенью американские и советские переговорщики закончили подготовку договора о европейских ракетах, и Горбачев осуществил триумфальный визит в Вашингтон для того, чтобы подписать его 8 декабря 1987 года. Вашингтон приветствовал его как рок-звезду. На тротуарах моментально собирались толпы, когда он останавливал кортеж автомобилей, чтобы выйти и поздороваться с жителями столицы. Американские творческие работники прилетели в город на встречу с ним. Столица такого не видела уже много лет, и ничего подобного не было ни с одним советским лидером.

Однако выстрелы политических снайперов продолжали настигать Шульца, особенно со стороны Киссинджера. После государственного обеда в честь Горбачева в Белом доме Киссинджер кисло высказал свое мнение в «Ньюсуике» об «эйфории» на обеде и состоянии, «близком к экстазу», у американских официальных лиц.[448]«Я не мог сбросить с себя чувства подавленности, когда наблюдал руководителей страны, чья ядерная гарантия защищала свободные народы на протяжении 40 лет, внимающих горбачевским песнопениям о безъядерном мире, – цели, выдвигавшейся, может быть, с меньшей пышностью, каждым советским руководителем, начиная со Сталина».

Через месяц после визита Горбачева Киссинджер осудил администрацию Рейгана за отказ от подхода к Москве с позиции баланса сил. «Самая консервативная администрация США за послевоенную эру занята – можно сказать, зациклилась – контролем над вооружениями и личными обращениями к советскому руководству», – объявил он в авторской обзорной статье в «Вашингтон пост», которая появилась под заголовком «Лихорадка ограничения вооружений».[449]«Соглашения называются историческими, потому что они уничтожают два вида ядерного оружия, а потом их шизофренически оправдывают как безопасные, потому что все необходимые военные задачи могут выполняться силами оставшегося ядерного арсенала. Договоренность становится сама по себе наградой.

Эйфория в связи с визитом Горбачева в ретроспективе может показаться стремлением уйти от реалий нашей жизни, которое имеет дело с симптомами, а не с причинами этого. Глубинный политический кризис может, по сути, ускориться постепенным разрушением руководящей роли Америки и опасностью того, что Советский Союз может соблазниться стремлением Запада к спокойствию, какой бы временный характер оно ни носило, чтобы перевесить глобальный баланс сил в свою пользу».

Киссинджер изложил то, что, по его мнению, должны были бы сказать Горбачеву американские руководители. Среди его аргументов выделяются следующие: «Сдерживание обычными вооружениями редко срабатывает. К сожалению, Рейкьявик снизил ценность ядерного сдерживания, предложив соглашения по нулевому варианту для ракет среднего радиуса действия и по совершенно нереальной цели уничтожения всего ядерного оружия с ликвидацией стратегических ракет в качестве первого шага. Таким образом, разрешение политических конфликтов становится, соответственно, более настоятельным, потому что они вряд ли смогут сдерживаться одними только обычными средствами сдерживания. Действительно, на словах лицемерно утверждалась цель использования политического диалога. Но он еще должен получить соответствующее внимание с высочайшей стороны, или переговоры должны получить приоритетный характер».

Шульц, который слабо реагировал на непрерывные нападки со стороны Никсона и Киссинджера, выстрелил сердитым письмом в адрес Киссинджера после прочтения статьи в «Вашингтон пост». «Одно дело критиковать администрацию, если ты не согласен с ней; и совсем другое дело нападать на нас за то, что мы фактически делаем. Диалог, которого, по твоим словам, не происходит, имеет место на всех наших важных встречах с Горбачевым, и ведется он по существу.

Между прочим, я здесь не ощущаю никакой эйфории в связи с Горбачевым. Идет повседневная работа».[450]

Отношения между двумя этими людьми были довольно напряженными. Поэтому Киссинджер решил, что стоит заверить Шульца в том, что их споры по вопросам внешней политики не окажут негативного воздействия на их ежегодный выезд в июле в закрытый клуб «Богемская роща», сельское пристанище к северу от Сан-Франциско, в котором влиятельные финансисты, ученые и творческие работники собирались каждое лето. «Обращаю внимание на то, что мы будем вместе в Мандалае в следующем месяце, – писал Киссинджер, имея в виду один из лагерей в «Богемской роще». – Само собой разумеется, что какие бы незначительные разногласия нас ни разделяли по тому или иному аспекту внешней политики, Мандалай – это не то место, где следует их демонстрировать. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы отдых в выходные был приятным и расслабляющим. Рад буду снова видеть тебя».[451]