Возвращение капитана Виноградова - Никита Филатов

– Человек десять нас будет? – Виноградов озабоченно коснулся под столом одного из припрятанных там полиэтиленовых пакетов. Пакет отозвался бутылочным звоном. – Должно хватить.

– Хва-атит! Что мы, алкаши, что ли? А если не хватит, то как обычно – тут за углом «точка» есть прихваченная, всегда в ассортименте… Мы там каждый раз берем.

Виноградов спрятал улыбку и приготовился было продолжать изучение быта и нравов коллектива, в котором ему теперь предстояло занять свое место, но в этот момент что-то с треском откинуло дверь и на пороге возник третий обитатель кабинета, известный уже капитану под прозвищем Квазимодыч.

– Да я эту вашу милицию! – Забыв поздороваться, он в нескольких фразах, сочно, с уклоном в порнографию, обрисовал, что сделает с вооруженным отрядом пролетариата.

Это получилось настолько конкретно и образно, что Феликс Эдмундович в застекленной рамке порозовел и потупился. Позже кто-то утверждал, что в расположенном через улицу роддоме погас на мгновение свет, а случайно проходившая по карнизу отдела кошка слегла с сильнейшим нервным расстройством…

– Ну это уж ты того… хватанул! – покосился на Виноградова старший лейтенант.

– Приветствую! – протянул руку Владимир Александрович.

– Ага, здорово, – на секунду отвлекся вошедший и, покончив с требованиями этикета, выдал свежую порцию матюгов.

– Что случилось-то?

– Не моя это земля! Не моя, понятно? Я так им всем и сказал. А они…

– Стоп! Все ясно. Опять ручей?

– Он самый, сволочь…

Даже без году неделю проработавший в местном уголовном розыске Виноградов знал эту драматическую историю. Если коротко, корни ее уходили в туманное прошлое, когда кто-то из очередных исполкомовских реформаторов решил вдруг ни с того ни с сего переделить между отделениями милиции вверенный ему район. Подвели, как водится, теоретическую базу, утвердили все, согласовали… Потом сверху внесли коррективы, опять утвердили, «спустили» вниз – и в конце концов некая часть территории, включавшая в себя бывшую баню, гараж потребкооперации и высохшее наполовину вонючее русло, по недоразумению отнесена была к оперативному обслуживанию сопредельных органов внутренних дел. Где-нибудь в Латинской Америке подобная ситуация запросто могла бы послужить поводом для небольшой региональной войны. Но у нас народ поспокойнее, тем более что ни нефти, ни других полезных ископаемых на этом участке не наблюдалось, поэтому дело ограничилось перепихиванием друг другу редких «глухарей» да перманентными жалобами в главк.

На этот раз, после серии взаимных компромиссов и триумфальной совместной бани, начальники отделений решили-таки отнести эту «землю» к участку, на котором страдал Квазимодыч. Что, естественно, последнего не обрадовало.

– Мало мне, мать их, своих заморочек!

– И что? Заява?

– Хуже! Руку нашли, от предплечья… Несвежую, с тухлецой. Эксперт звонил – отпечатков никаких не получится, но вроде женская. Толку-то?

– Глухарь, – посочувствовал старший лейтенант и подмигнул Виноградову: – Слушай, есть способ! Отказной материал забацаешь – конфетка.

– Чего? – недоверчиво нахмурился Квазимодыч.

– «Абсолюта» ставишь? Ноль-пять?

– Ну… допустим.

– Садись, пиши…

Сержант совсем недавно перебрался из младших инспекторов в оперуполномоченные, поэтому, помешкав, уселся за стол и взял в руки карандаш:

– Ну?

– Я, такой-то и такой-то… тогда-то…

– Сам знаю! Ты эту, как ее… фабулу диктуй.

Иностранное слово далось Квазимодычу нелегко. Но далось.

– Ладно, записывай… «Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало…» Не было ведь таких заявлений?

– Не было!

– И-мен-но! «…Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало, для владелицы она большой ценности не представляет. На основании вышеизложенного, руководствуясь частью второй статьи седьмой и статьей сто тринадцатой УПК Российской Федерации, в возбуждении уголовного дела отказать в связи с малозначительностью». Точка. Подпись…

Квазимодыч закончил водить карандашом по бумаге, медленно посмотрел сначала на Виноградова, потом на его соседа.

– Убью. Убью, студент…

Владимир Александрович поверил. Потенциальный покойник, кажется, тоже:

– Мам-ма! Не надо, Квазимодушка, милый… ой-ой-ой!

* * *

…Минут через двадцать разлили по третей – несколько раньше, правда, чем планировалось, но по необходимости. В порядке, так сказать, разминки и в знак примирения.

– Послушайте, мужики. Вот тут приказ такой… «Пункт три. В целях обеспечения безопасности, сохранения жизни и здоровья сотрудников всем экипажам маломерных судов (катеров) милиции и находящимся в них нарядам во время патрулирования акватории Финского залива и реки Невы находиться в бронежилетах и защитных шлемах „Сфера“…» – Виноградов выдержал паузу, приглашая коллег посмеяться.

– Ну и чего дальше?

– В чем там дело-то?

Они оба смотрели, готовые отреагировать, но пока не зная на что.

– Да нет! Ерунда…

Виноградов почувствовал себя снова дома. Дома… дома… В родном и теплом милицейском дурдоме со скудной кормежкой и толстыми стенами.

Господи! Храни людей в погонах, им и так паршиво.

Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада?…Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?

Апостол Павел

1-е Кор. 9: 7, 13

Драка началась неожиданно, как-то сама собой.

Что называется, на ровном месте.

Первым получил по уху здоровяк с папиросой; его сосед, кинувшийся было разнимать, напоролся на локоть охранника, обиженно всхлипнул и стек по стене, исчезая из поля зрения.

Народ возмутился!

Агрессору моментально и с подобающим грохотом раскровенили бутылкой стриженый череп, кто-то задел ногой шнур, обесточив динамики, – и в прокуренной тишине посыпалась на пол посуда с крайнего столика.

– Перемать… мать! Мать…

Через секунду в кафе не было ни одной статичной фигуры – мелькание стульев, ног, каких-то иных, невесть откуда появившихся и вовсе не предназначенных для боевого применения предметов заполнило помещение. Несколько человек, попытавшиеся от греха подальше выбраться к выходу, безнадежно увязли в мистической кутерьме; один только, самый находчивый, решивший покинуть заведение, не рассчитавшись, сумел проскользнуть до дверей – но и он был вынужден отступить, будучи впечатлен орденоносной грудью и фиксатым оскалом швейцара.