Крылья любви - Барбара Мецгер

– Ах, Джини, твоя нежность трогает меня до глубины души.

Она трогала его и по-другому, ласковыми движениями рук, лишив его дара речи и почти что – возможности дышать. Они целовали друг друга страстно, неистово, их языки соприкасались.

Считанные минуты – и они лежали на одеяле, постеленном на землю, на его землю, лежали, накрывшись черным плащом Ардета. Он нежно трогал кончиками пальцев ее глаза, губы, волосы, стараясь не спешить, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку своей прекрасной новобрачной. Он пропускал пряди ее волос между пальцами, любуясь сияющими в них отблесками солнечных лучей.

– Я подстригла волосы.

– Я вижу. Ты теперь похожа на озорного ангела, моего собственного ангела.

Она доказала ему, что она вовсе не ангел, нетерпеливой рукой распустив узел его шейного платка.

– Ты не против, – заговорила она, сняв с себя платье и отшвырнув корсет, шнурки которого Ардет успел распустить, – ты не против того, что твоя новобрачная не девственница?

Он сбросил туфли и принялся стаскивать с себя рубашку через голову.

– А что я мог бы получить от девственницы? Девическую нервозность, стыдливость и жалобы, на боль? – Тут он вспомнил о происшедшем и спросил: – Ты совсем поправилась?

– Прошел уже целый месяц! – отрезала она и дернула его за рукав.

Когда рубашка была наконец снята, Джини увидела на шее у мужа ленточку, на которой висело кольцо с рубином.

– Теперь ты будешь носить это кольцо?

Джини позволила ему надеть кольцо ей на палец.

– Я венчаюсь с тобой этим кольцом, – произнес он торжественным тоном.

– Теперь ты можешь поцеловать новобрачную, – ответила Джини с улыбкой.

Донельзя разгоряченные, оба избавились от последних остатков одежды и теперь, совершенно обнаженные, могли любоваться друг другом. Джини поцеловала шрам от недавней раны у него на плече, а потом – тот страшный рубец ниже груди. Корин в свою очередь Деловая ее груди, приподняв их, лаская и чувствуя тяжесть этих драгоценных свадебных подарков.

– Ты так красива, любовь моя! Но скажи мне, ты уверена, что готова к большему? Ни за что на свете я не хотел бы причинить тебе боль.

Она прижалась к нему всем телом, ее обнаженные груди касались его обнаженной груди.

– Совершенно.

Совершенно уверена или совершенно готова? Он застонал.

– Я хочу быть нежным и не спешить, но я так долго ждал и так хотел тебя, что не знаю, смогу ли остановиться, если ты об этом попросишь.

В ответ она теснее прижалась к нему. Их тела как бы слились воедино, его – твердое, напряженное, распрямившееся, и ее – мягкое, округлое, гибкое и податливое.

Он начал ласкать ее со всем пылом долго сдерживаемого желания. Положив ладонь ей между бедер, осыпал ее тело поцелуями, быстрыми и жаркими.

– О Боже, Элгин никогда…

Корин зажал ей рот поцелуем, не позволив договорить, потом сказал:

– Запомни, Элгин больше никогда не войдет в нашу спальню.

Джини не удержалась от смеха, глядя на небо, на полуразрушенные стены, на цветы и море травы.

– Если это наша спальня, то несчастному Элгину нигде нет места!

– В точности так, – ответил он и затем показал ей, как должно поклоняться женскому телу и обожать его. Он не был ее первым любовником, но первый привел к вершине любовного наслаждения. Он научил ее тому ощущению счастья, которое дается только женщине, оказавшейся на этой вершине.

– Ну а ты? – в изнеможении выдохнула она.

– Я испытал радость, о существовании которой не подозревал. Не верил, что такое может быть. Даже только слышать твои вздохи, ощущать дрожь твоего тела, видеть выражение блаженства на твоем лице приносит мне больше наслаждения, чем что бы то ни было испытанное мною. Так хотелось бы продолжать это до бесконечности.

Джини дотронулась до вещественного доказательства его желания.

– Хм, а ведь кажется, ты недалек от истины.

Ее прикосновение заставило Ардета забыть обо всех его принципах.

– Ты права. Я хочу войти в тебя, даже если бы пришлось завтра умереть.

Настала ее очередь замкнуть его уста поцелуем.

– В нашей супружеской постели не будет места разговорам о смерти, милорд. Никаких разговоров об уходе.

– Вы правы, миледи. Между нами отныне будет только любовь.

Она снова прикоснулась к нему, но уже более смело и уверенно.

– Так иди ко мне, войди в меня, Корин. Я хочу тебя. Всего тебя.

Он был рад подчиняться ее желаниям, вплоть до того, как его тело предаст их. То был не самый продолжительный акт любви в его жизни, но самый волнующий, самый полный, сотрясающий землю, как ему показалось.

– Я не знала… – начала было Джини, но Корин вдруг перекатился на спину, притянул Джини к себе и прижал к груди.

Но земля дрогнула снова – до того, как Джини успела закончить фразу.

Потом раздался крик Олива. Джини прислушалась.

– Не пойму. Кажется, он чем-то напуган.

– Нет, он только крикнул: «Ар, это Фрида!»

Корин вскочил на ноги и увидел, что безумная женщина стоит на груде камней и бросает их один за другим вниз, на него и Джини.

– Убирайся оттуда, идиотка! – крикнул он. – Обрушится вся груда!

– И похоронит тебя! Так же, как похоронила мое будущее и мою жизнь! Твои камни это сделали, а твоя семья ничего не значила. Мой отец должен был стать хозяином Кипа, а не твой, который никогда здесь не жил. Моя семья содержала Кип все эти годы. Ты ни о чем не заботился! А теперь явился сюда со своей шлюхой и позоришь эту землю!

Ардет начал что-то орать в ответ, но тут камень под ногами у помешанной сдвинулся. Он покатился вниз, увлекая за собой более мелкие булыжники. Ардет, защищая Джини, накрыл ее собственным телом, а камни все падали, ударяясь о его спину, о землю, о Джини.

– Нет! – взревел он, отбрасывая камни от Джини. Кровь была повсюду, его или ее, он не мог разобрать.

Как только камнепад прекратился, Ардет поднял вялое тело Джини и закутал ее в свой плащ.

– Джини, скажи мне хоть слово, сердце мое!

Он откинул со лба Джини короткие кудряшки и увидел, что кровь течет главным образом из раны возле виска.

– О Господи, нет!

Он твердил себе, что раны на голове обычно кровоточат сильно. Что на вид они часто кажутся более опасными, чем на самом деле. Он дотянулся до своего измятого шейного платка и приложил его к ране Джини, не обращая внимания ни на собственную наготу, ни на свои повреждения.