Констанция. Книга пятая - Жюльетта Бенцони

Кардинал де Роан, оставив своего личного секретаря в карете, нес в руках тонкую кожаную сумку, которой он обычно пользовался, когда необходимо было переносить документы.

Графиня прибыла на встречу с небольшим бархатным ридикюлем.

Когда кардинал и графиня уселись на диван, Люсьен Бассенж и Марсель Бемер заняли места в креслах напротив.

Кардинал положил на столик свои портфель и, расстегнув застежку, достал из него свернутый в трубку листок бумаги, прошнурованный и запечатанный личной печатью великого капеллана Франции.

Бемер развернул текст договора и радостно улыбнулся.

— Это именно то, что надо! — восторженно произнес он. — Взгляни, Люсьен. Теперь ты можешь собственными глазами убедиться в том, что мы совершили надежную сделку. Лучших гарантий, чем подпись ее величества Марии-Антуанетты, не бывает.

После этого Бемер вопросительно посмотрел на кардинала.

— Вы привезли первый взнос? Кардинал несколько надменно посмотрел на Марселя Бемера.

— Отправьте своего компаньона к моему личному секретарю, который находится сейчас в карете.

Оба ювелира — и Бемер, и Бассенж — засуетились. Бассенж немедленно отправился к личному секретарю кардинала, а Бемер, низко кланяясь, принялся приносить извинения.

— Прошу прощения, ваше высокопреосвященство. Я хотел всего лишь осведомиться о формальной стороне дела. Но, поскольку все уже можно считать улаженным, я готов немедленно принести ожерелье.

Де Роан с чувством собственного достоинства произнес:

— Сделайте одолжение.

Графиня де ла Мотт не вступала в разговор, предпочитая быть молчаливым свидетелем завершения этого фарса.

Бемер открыл сейф, предназначенный для хранения самых дорогих украшений, и достал оттуда черный бархатный футляр. Бережно держа футляр в руках, он положил его на стол перед его высокопреосвященством.

— Вот та вещь, о которой шла речь, — произнес он. — Вы можете открыть футляр. Она ваша.

Кардинал немедленно воспользовался предложением ювелира и, открыв футляр, едва удержался от восхищенного возгласа. Он долго разглядывал ожерелье, которое в лучах утреннего солнца сверкало и переливалось тысячами огней.

— Такой красоты мне прежде не приходилось видеть… — сдавленно произнес де Роан. — Неужели вы сделали все собственными руками?

— Да, ваше высокопреосвященство, — с гордостью ответил Бемер. — Мы сделали это ожерелье вместе с моим компаньоном. Оно стоило нам многих месяцев труда. Мы несказанно горды тем, что теперь оно будет принадлежать самой прекрасной и самой великой из всех королев.

Графиня де ла Мотт выразила свое восхищение более сдержанно:

— Да, оно действительно великолепно. Только королева достойна носить такое украшение.

Кардинал еще некоторое время с восторгом разглядывал ожерелье, затем положил его обратно в футляр и закрыл крышку. Передвинув футляр графине де ла Мотт, он сказал:

— Передайте это ее величеству. Остальное я отдам вам на улице.

Графиня аккуратно положила черный бархатный футляр в свой ридикюль и поднялась.

— Благодарю вас, ваше высокопреосвященство. На этом финальная часть спектакля была закончена. Однако, эпилог этой мастерски разыгранной пьесы оказался для ее участников намного драматичнее.

Кардинал де Роан, совершенно уверенный в том, что приобретенное им бриллиантовое ожерелье отправилось в Версаль, вернулся к себе домой. Здесь его ждала встреча с епископом Майнцским, который проинформировал кардинала о германских делах.

Тем временем графиня де ла Мотт отправилась отнюдь не к королеве. Ее карета в сопровождении охраны проследовала к дому графини, где ее уже дожидались законный супруг, граф де ла Мотт, и Александр де Калиостро.

Когда графиня вошла в зал, где они сидели, здесь царила довольно нервная атмосфера. Граф де ла Мотт широкими шагами мерил покои, а Калиостро курил трубку, набивая в нее одну порцию табака за другой. Увидев супругу, граф де ла Мотт тут же бросился к ней.

— Как прошла встреча? Кардинал поверил вам? Графиня, не говоря ни слова, проследовала через всюкомнату, уселась в мягкое широкое кресло и небрежно махнула рукой.

— Прикажите падать холодного шампанского.

— Господин де ла Мотт и граф Калиостро безошибочно восприняли эти слова мадам де ла Мотт как хороший знак. Граф де ла Мотт застыл посреди комнаты с глупой улыбкой на устах, Калиостро пыхнул дымом из трубки и задумчиво произнес:

— Я все-таки не зря провел эти месяцы в Париже. Графиня укоризненно посмотрела на супруга.

— Ну, что же вы стоите? По-моему, я ясно сказала, что хочу холодного шампанского.

Граф де ла Мотт тут же засуетился, выскочил в коридор и, кликнув слугу, приказал достать из погребов бутылку шампанского и бутылку выдержанного бургундского, урожая 1753 года. Пока он отсутствовал, графиня насмешливо сказала:

— Не понимаю, почему мой муж так суетится? По-моему, в результате удачно проведенного нами спектакля он не получит ни единого су.

Калиостро усмехнулся.

— По-моему, он радуется за вас. Я даже думаю, что в некотором смысле он вас любит.

— Что значит «в некотором смысле»?

— В прямом, — спокойно ответил Калиостро. — На мой взгляд, в последнее время он уделяет вам значительно больше внимания, чем прежде.

Графиня едва заметно покраснела.

— Откуда вам это известно?

— Я разговаривал с баронессой д'0лива, или с Ма-ри-Николь Лепоэ, если вас больше устраивает такое имя. Она жаловалась мне на графа. Ваш супруг бросил Мари-Николь. Хорошо еще, что вы заплатили ей пятнадцать тысяч за исполнение одной небольшой роли, иначе, бедная девушка могла бы совершенно упасть духом.

Графиня махнула рукой.

— С ней ничего не случится. В лучшем случае, за долги ей придется переспать с парой своих кредиторов. Но я думаю, что она проделывает это с удовольствием. А что касается моего мужа, то, как ни странно, вы правы. В последнее время он исключительно внимателен и любезен со мной.

Калиостро развел руками.

— Ну что ж, причины вполне понятны. После того, как ему стало известна стоимость драгоценностей, которые должны попасть нам в руки, граф готов носить вас на руках. Я думаю, что он вполне удовлетворится одним маленьким бриллиантом.

— Он не получит ничего, — сухо сказала госпожа де ла Мотт. — Нужно было думать об этом раньше.

Спустя несколько мгновений в покои вернулся граф де ла Мотт, собственноручно несший перед собой широкий медный поднос с двумя бутылками и фужерами. Бутылка бургундского — длинная, с узким горлышком целиком была покрыта тридцатилетней пылью. Лишь в том месте, где она лежала на боку, был виден кусочек наклейки.