На осколках гордости - Ольга Савченя

— Это всего лишь седина, мой правитель, — улыбнулась я. — Или в Фадрагосе это что-то неправильное?

— Это признак старения у людей, виксартов, васовергов и гелдовов, — посмотрел мне в глаза, а второй рукой прикоснулся к моей щеке. Стараясь не притрагиваться к буграм заживающих ранок, погладил скулу. — Асфирель, ты слишком молода для старости.

Хотелось хмыкнуть, но я удержала ленивую улыбку, погладив пальцами его тыльную сторону ладони.

— Не беспокойтесь, Волтуар. От седины еще никто не умер. А мне двадцать три…

Двадцать три ли? Сколько я в Фадрагосе? Время тут совсем спуталось, затерялось среди постоянной спешки и упрямого рвения к цели. Не страшно.

— Я не переводила свой возраст в периоды, но вам точно не о чем волноваться.

В змеиных глазах таилась тревога. Или я все еще не научилась видеть в них отражение человеческих эмоций. Зрачок дрожал, непривычно часто расширялся — наверное, все же волнение, тревога, легкий страх.

— Пойдем, — повторил он, потянув к лестнице.

До нее мы не дошли — остановились напротив двери очередного кабинета. К камню Волтуар не притронулся, а просто по-хозяйски толкнул дверь и жестом пригласил войти в полумрак.

Тяжелые темно-синие шторы мешали солнечному свету проникнуть внутрь, но тонкая яркая полоска вертикально сочилась в крохотную щель. Волтуар подошел к окну и раздвинул шторы. Я на секунду прищурилась, а затем с любопытством осмотрелась. Письменный стол стоял у окна, ничуть не хуже тех, что были в кабинетах у правителей. Массивное кресло с высокой спинкой было обито белоснежным бархатом, а может, схожим сукном. Позолоченная лепнина делала его похожим на миниатюрный трон. У стены, обшитой светло-голубыми обоями, примостился низкий белоснежный диванчик, а в контраст ему, рядышком — крохотный, темный столик. Из такого же темного дерева в углу, возле дивана, высился книжный шкаф; его полки уже плотно занимали свитки, стопки бумаг, книги, расписные статуэтки животных и несколько горшочков с пышными фиалками. Возле шкафа висела картина в красивой раме; пестрые цветы обрамляли водопад, срывающейся в зеленые кроны.

— Посмотри туда, — подошел ко мне Волтуар и, взяв за плечи, повернул в другую сторону.

Взгляд пробежался по еще одному шкафу напротив двери, мазнул по низкому ни то столику, ни то табурету, на который неплохо бы поместилась клетка с Кешой, а затем упал на Фадрагос. Эта стена была свободна от матерчатых обоев — всего лишь штукатурка небесного тона. И прямо на ней была нанесена карта Фадрагоса. Под ней осталось место для могучего древа Жизни, а сверху по разные стороны от карты висели луна и солнце. Между небесными светилами тянулись незнакомые символы.

— Кабинет еще не обустроен до конца, — прошептал Волтуар, касаясь дыханием моего уха. — Как только пожелаешь, отправимся с тобой в обитель. Сама выберешь письменные принадлежности и любую мелочь, какую захочешь.

— Зачем мне кабинет?

В голове не мелькнуло ни единой мысли, в душе не пробудилось ни единого чувства. Я повернулась к Волтуару и посмотрела ему в глаза. Он заботливо улыбнулся, обнимая меня.

— В твоей комнате могут отвлекать посторонний шум и снующие по коридорам слуги. Ты увлекаешься книгами и историей Фадрагоса. Необычный интерес для любовницы правителя, но я решил поддержать его. И я никому не позволю осудить тебя, даже если ты, — он замолчал и, склонившись ко мне, прижался щекой к голове, — когда-нибудь решишь стать супругой правителя.

Я нахмурилась и тихо спросила:

— Ей тоже много чего запрещено?

— Асфирель, у всех есть обязательства и запреты.

— Спасибо за подарок, — поблагодарила я, искоса разглядывая большое зеркало у двери.

Богатая позолоченная рама с филигранными узорами мерцала инструктированными изумрудами. На маленькой полочке под зеркалом кислица раскинулась множеством фиолетовых лжебабочек, в которых редкими каплями застыли белые цветочки. Отражение в зеркале навевало тоску. Пара в нем с осторожным уважением обнималась. Высокий темноволосый шан’ниэрд, одетый в черно-золотой костюм правителя, спрятал лицо в полуседых волосах девушки, которую я с трудом узнавала. Она вцепилась тонкими пальцами в черную ткань рукава и, прижимаясь щекой к сильному плечу мужчины, беззастенчиво и колко смотрела на меня. В карих глазах янтарным пламенем въелись укор и осуждение. Темные круги под глазами сильно выделялись провалами на бледной коже, но не сильнее чернеющей метки вины. Сразу под ней, на впалой щеке, истощенной долгим голодом, тянулись рваные шрамы, покрытые тонким слоем светло-зеленой мази. Рыхлые отметины непокорности напомнили о Вольном, и это воспоминание неприятно резануло по без того изнывающему болью сердцу. Перед тем, как я отвернулась от незнакомки, ее губы презрительно сомкнулись в тонкую полоску.

— Прекрасный кабинет. Спасибо, — повторила я.

Через несколько минут Волтуар уводил меня в жилую часть дворца. Мы совсем немного не дошли до лестницы, ведущей к этажу с моей комнатой, свернули по коридору и уперлись в другую широкую лестницу, застеленную черной ковровой дорожкой с золотым окаймлением. Поднялись на второй этаж, минули арку прохода, заставленную по обе стороны горшочными пальмами. Направились дальше по полуоткрытому коридору: слева была мраморная стена, украшенная неброскими красками фрески, а справа колонны подпирали высокий потолок. Между ними протянулись кованные белоснежные перила, увитые ползучими цветами. Внизу раскинулся тихий, скрытый от посторонних глаз, дворик с сочно-зеленой низкой травой, просторной беседкой и бассейном под открытым небом.

Волтуар остановился у первой темной двери с резными узорами, поднял мою руку и, не выпуская из своей, потянул к кругу замка.

— Потерпи немного, — попросил он, внимательно глядя на меня из-под челки.

Наши ладони легли на теплый круг. Символы под пальцами ощущались острыми углублениями, они же порезали их, жадно впитывая капли крови. Я вырвала руку из слабого захвата и отступила.

— Извини, — поспешно шагнул за мной Волтуар. — Это позволит тебе приходить ко мне, когда захочется.

Будто я захочу.

С улыбкой кивнула ему, стискивая исцарапанную руку в кулак и прижимая ее к груди.

— Проходи, — пригласил Волтуар, открыв дверь.

Я вошла. Спустилась по трем полукруглым ступеням лестницы в просторную комнату и остановилась, озираясь по сторонам. Матерчатые обои цвета вороного крыла ловили на себе свет, льющийся из застекленных окон; выпуклая черная вышивка свету поддавалась хуже — темнела узорами. Балкон тут тоже был, но, как и окна, закрытый плотной стеклянной дверью с золотой рамой и такой же ручкой. Легкие белые занавеси застыли в полном безветрии. Под потолком тянулись позолоченные плинтуса, над окнами — такие же карнизы, и даже мебель из светлого дерева отдавала начищенной до блеска позолотой. На черном мраморном полу отражались комоды, шкафы, этажерки, заставленные цветами, флаконами зелий, заваленные книгами. По центру комнаты на полу разлеглось орнаментом панно. Часть его спряталась под ворсистым темно-серым ковром, на котором стояла широкая кровать. Четыре золотых столбика вытягивались из ее углов, причудливо изгибались, скрючивались, местами крепко сжимая драгоценные камни и в конечном итоге формируя замысловатый балдахин.