Замри, умри, воскресни - Мэриан Кайз

— А я всегда буду тебя обожать.

— Именно так. А я — тебя. Может, ты даже станешь крестным нашему с Антоном первенцу. Нет, лучше не надо. Это уже слишком.

— А как я верну себе Лорну?

— А ты как думаешь?

— Она увидит нас с тобой вместе и поймет, как много потеряла.

— Именно! Ты делаешь успехи, детка.

— Спасибо, кузнечик.

Я посмотрела на его будильник.

— Десять минут двенадцатого. До комендантского часа еще далеко. Давай пойдем куда-нибудь выпить.

— Я тут подумал… — сказал он. Я провела рукой по лбу.

— Только не начинай.

— Почему бы мне не познакомиться с твоей мамой? Могу я, к примеру, пригласить вас в воскресенье на обед? Или куда-то еще в том же духе? Если я ей понравлюсь, может, она станет отпускать тебя на подольше?

— Ни за что. Всякий раз, как я буду ссылаться на работу, она будет думать, что я поехала к тебе трахаться.

Я ждала, что он сейчас выкинет номер, но он был не одет и, следовательно, хлопнуть дверью не мог. И вообще, хлопать дверью собственной квартиры как-то нелепо. Всему свое время…

Потом мы сидели в «Ренардсе», и после нескольких, один за другим, бокалов Оуэн спросил:

— А я пойду на это мероприятие а-ля принцесса Барби?

— Нет.

— Как это? Ты меня стыдишься?

— Да, — сказала я, хотя это было неправдой. Даже не знаю, что на меня находит, когда я с Оуэном. Я не могу взять его на этот вечер, поскольку для меня это будет работа; я там буду не в качестве гостя Лесли, а в роли ее рабыни.

Я отодвинулась, давая Оуэну место побушевать.

— Иди.

И он ушел, а я продолжила пить вино и думать о приятном. Я сидела и думала, как вдруг среди толпы заметила, что на меня в упор смотрит какой-то мужик и приветливо улыбается.

Не какой-нибудь похотливый старик с зачесом поперек лысины, а Парень С Моей Делянки — ну, вы меня поняли: симпатичный и в подходящей возрастной группе. Это было настолько для меня ново, что я чуть не рассмеялась вслух: меня кадрят. В ирландском ночном клубе!

Он уже шел ко мне. Так я и знала!

Хотя… Я его знала. Только не могла вспомнить. Поразительно знакомая физиономия. Кто же, черт побери… Ну конечно, Джонни из аптеки. Собственной персоной. У меня в животе появилось странное ощущение теплоты, но, возможно, это все из-за вина.

— А кто же в лавке остался? — удивилась я.

— А кто остался с твоей мамой? Он понимающе рассмеялся.

Потом кивнул на мой бокал и весело произнес:

— Джемма, я бы с удовольствием купил тебе выпить, но разве тебе сейчас можно? Ты ведь сидишь на лекарствах?

— Это не я, дурашка. Это моя мамуля. — Кажется, я набралась сильней, чем думала.

— Я знаю, — подмигнул он.

— Я знаю, что ты знаешь, — подмигнула я в ответ.

— Прошу прощения. — Оуэн протиснулся на свое место, спихнул со стойки локоть Джонни, и расплескал при этом его пиво.

— Я вас, пожалуй, оставлю, — сказал Джонни и с выражением, которое можно было прочесть примерно так: «Твой юный друг, кажется, сердит», — возвратился к своей компании. — Рад был тебя видеть, Джемма.

— Это еще что за хлыщ? — проворчал Оуэн.

— Один парень, к которому я неравнодушна. — Что это еще за фокусы? Зачем было так говорить? Даже если бы это была и правда.

А это могла быть правда.

Оуэн смотрел на меня с обидой.

— Джемма, ты мне очень нравишься, но от тебя больше неприятностей, чем я готов терпеть.

— От меня? Неприятностей? — сказала я без тени юмора. — А ты только и делаешь, что уходишь и потом возвращаешься. Как Фрэнк Синатра.

Я опять стала считать на пальцах.

— Пьяная. Веду себя как маленькая. Неразумная. — Я помолчала. — И это — я? Обычно я не такая.

Я замолчала, глаза мои вдруг заволокло слезами.

— Оуэн, я не понимаю. Я, кажется, схожу с ума. Мне не нравится, как я веду себя с тобой.

— Мне тоже.

— Отвали.

— Сама отвали. — Он с неожиданной нежностью заключил мое лицо в ладони. И поцеловал прямо в губы — ах, как он сладко целуется! — а потом слизнул мои слезы.

12

Последняя неделя перед праздником Лесли Латтимор превратилась в семь дней сплошного ада. Клянусь, даже Господу Семь дней творения дались легче.

В первый день…

Подъем посреди ночи и поездка в Оффали. Тысяча дел, включая колоссальную работу по наружному освещению — со стороны замок должен был превратиться в сверкающий всеми гранями алмаз.

Все шло хорошо, пока Лесли не объявила, что хочет, чтобы наружные стены замка были выкрашены в розовый цвет. Я задала вопрос хозяину, мистеру Эвансу-Блэку, и тот меня послал куда подальше. Нет, буквально. А он ведь был совсем не такой, англо-ирландец до мозга костей и очень, очень приличный. «Идите вы знаете куда? — завизжал он. — Проваливайте, грязные ирландские вандалы, и оставьте мой милый замок в покое!» Тут он зарылся лицом в ладони и захныкал: «Неужели уже поздно отказываться?»

Я вернулась и сообщила Лесли, что с перекраской ничего не выйдет.

— Тогда в серебряный, — сказала она. — Если розовый его не устраивает. Ну же, спросите его!

И знаете, что самое удивительное? Что пришлось спрашивать. Хотя имелись кое-какие опасения, что это может его доконать. Пришлось — потому что это моя работа.

Когда я вернулась и доложила, что серебряный тоже не прошел, Лесли беспечно объявила:

— Ладно, тогда мы найдем другой замок.

И от меня потребовалась уйма времени и все мои дипломатические способности, чтобы убедить ее, что другой замок нам не найти — не только потому, что времени совсем не осталось, но и потому, что слухи уже поползли…

На второй день…

Подъем посреди ночи и поездка в Оффали. Насколько легче была бы жизнь, если бы я могла ночевать там. Но — никаких шансов. Мама не согласится ни при каких обстоятельствах.

Куча дел — платье, цветы, музыка: размахом предстоящее мероприятие было сродни свадьбе. Вплоть до истерик. Прямо на объекте провели примерку платья с остроконечными рукавами, туфель с остроконечными носами и шляпы с остроконечным верхом. Лесли вертелась перед зеркалом и вдруг, в задумчивости приложив палец к губам, говорит:

— Чего-то не хватает.

— Выглядите фантастически! — закричала я, чувствуя, как предо мной разверзаются врата ада. — Всего хватает.

— Нет, не всего, — возразила она с выражением маленькой девочки, раскачиваясь на каблуках. Страшное дело, тем более что я видела, что она сама себе нравится. — Знаю! Шиньон! Хочу, чтобы с макушки до поясницы спускался каскад кудрей.