Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Гудима, видя, что происходит позади, велел остановиться и опустил Всесвята на землю. Кровь больше не текла, оставив лишь багровое пятно на серой шерсти свиты, но бесчувственный князь был землисто-бледен. Глаза уже запали, пересохшие губы приоткрылись. Гудима попытался вспомнить, где в последний раз видел отца, но не вспомнил. И побежал назад, туда, где Богуслав собрал всех оставшихся: около двухсот человек.

Между вторым мостом и воротами разыгралась отчаянная схватка. Прижатые к городцу, полочане отбивались изо всех сил; у кого не было щитов, пытались отбрасывать вражьи клинки палками.

Из ворот выбежала Звенислава; за ней торопилась княгиня. Девушка услышала крики, что «князь ранен», и полетела, не думая об опасности; мать пыталась ее остановить. И обе разом застыли, расширенными глазами глядя, как пятятся на них спины полочан, теснимых красными щитами и железными шлемами. А перед воротами лежал на земле Всесвят с мертвенным лицом и в окровавленной свите.

С усилием отведя глаза от зрелища битвы, Звенислава устремилась к отцу. Беспомощно огляделась: ее толкнул сюда нерассуждающий порыв, она не подумала, что если отец ранен, его же надо чем-то перевязать. Все это походило на страшный сон; так и казалось, вот сейчас она моргнет, и все это исчезнет, снова настанет обычное тихое утро с туманами над Двиной и нежным птичьим щелканьем…

Спины расступились, в прорыв потекли красные щиты. Замелькало железо. С ревом и свистом русы устремились в раскрытые ворота, топча последних защитников. Кто-то из полочан кинулся в городец, но закрывать створки оказалось поздно. Княгиня и ее дочь, припав к телу Всесвята, жмурились от ужаса, каждое мгновение ожидая смерти, которая прекратит все это. Мимо них топотали бегущие русы, раздавались ликующие, шальные крики на чужом языке; в голосах звучало упоение борьбой и кровью.

– Хр-равн! Хр-равн![21] – ревели они, точно буря, и торжествующе колотили клинками по умбонам своих щитов.

* * *

…И вот на площадке перед тыном остался лишь один человек. Крепкий мужчина зрелых лет, с непокрытой головой и дыбом стоящими пышными полуседыми волосами, бросился в открытые ворота, будто надеялся найти там спасение, но уже меж столбов остановился. Развернулся и с широким замахом ударил топором на уровне глаз, норовя снести голову. Рагнвальд мигом нагнулся, уходя из-под удара, а разгибаясь, сам ударил мечом с таким же широким замахом – клинок пришелся на ребра под поднятой рукой пышноволосого. Тот упал, а Рагнвальд рванул вперед, перепрыгнув через тело.

За воротами было пусто. Рагнвальд привычно вертелся, отыскивая очередного противника, но никто больше не кидался на него с топором, не пытался ударить в щит тяжелой рогатиной зверолова. Зачем эти дураки все время бьют в щит – можно подумать, видят в нем приманку! Он ожидал, что внутри стен городца его ждет последний отряд, отборная дружина самого местного кнедза – как венды называют конунга, – и сам конунг: в шлеме, кольчуге и под стягом.

Но здесь не оказалось никого: пустая вытоптанная площадка, окруженная избами. Какие-то люди жались к стене между строениями, в испуге выставив перед собой топоры, тут же толпились коровы и козы. Даже захотелось протереть глаза: они что, невидимые? Это колдовство? Колдуны придали воинам вид скотины, чтобы его обмануть?

И только потом Рагнвальд сообразил: да просто этот город больше некому защищать. Он сам сейчас убил последнего здешнего воина.

По носу что-то текло. Рагнвальд провел грязными пальцами по коже под наносником шлема: на черной от пыли руке оказалась кровь. Кто-то ударил его в лицо, к счастью, не настолько сильно, чтобы сломать нос, но железо наносника оцарапало кожу на переносице. Кажется, в остальном он цел.

Снаружи битва прекратилась. Хирдманы гнали обезоруженных пленных. Часть полочан скатилась по склону холма мимо тропы и скрылась в оврагах; надо послать людей прочесать кусты. Вся длинная тропа к реке и склоны вокруг нее, овраги, мелкие реки – или это одна извилистая река, Рагнвальд еще не понял, – были густо усеяны лежащими телами в белых и серых рубахах. На полотне краснела кровь. Ветер шевелил мертвые волосы. Кто-то еще дергался и стонал, пытался ползти к кустам.

– Наших много убитых? – тяжело дыша, обратился Рагнвальд к Балли.

– Сакси и Оддера я видел убитыми, сколько всего, пока не знаю. Сейчас всех соберем и посчитаем.

– Проверьте дома! – Рагнвальд взмахом клинка обвел избы вокруг площадки. – Там могут быть люди. Где их князь? Он отступил?

Хирдманы бросились к домам. Строения оказались набиты людьми, так что едва удавалось войти; но никто не сопротивлялся, и когда всех выгнали наружу, оказалось, что там почти только женщины и дети. Никакой дружины в городе не обнаружили.

– Так это что, все, кто здесь есть? – Рагнвальд с трудом в такое верил.

Латгалы сдержали слово и беспрепятственно пропустили войско через свои земли. Но это не значит, что путь вверх по очень широкой, порожистой реке дался легко. Невзирая на обещания местных, Рагнвальд и Эйрик постоянно высылали вперед по обоим берегам охранительные отряды, желая убедиться, что им не приготовили засаду. Эти меры замедляли продвижение, но все же получалось куда быстрее, чем если бы путь себе приходилось прокладывать мечом.

Достигнув земель, где проходили рубежи между латгалами и кривейти – Рагнвальд уже запомнил, что латгалы именно так называют местных вендов, – два конунга собрали хёвдингов на совет. Эйрик предлагал двигаться дальше прежним порядком. Рагнвальд же предпочитал ускориться: бросить здесь полон и скотину, замедлявшие ход войска, под охраной половины людей – латгалы не упустят случая загрести чужое добро! – и рвануть вперед, чтобы накрыть конунга кривейти, пока тот не ждет.

– Куда нам спешить? – возражал Эйрик. – Кривейти не уйдут. А разделяться во враждебном окружении опасно. Тут не море – сел на корабли и отчалил. Если нам нанесут урон и часть войска погибнет, остальные могут и не суметь вернуться назад.

– Я не собираюсь поворачивать назад! – без малейшей досады в который уже раз повторял ему Рагнвальд. – Я буду идти только вперед, пока не выйду на Путь Серебра. Здесь кончается земля, через которую нас пропускают мирно. Дальше придется прорываться с боем…

– А ты предлагаешь разделиться и ослабить наши силы!

– И поэтому так важна быстрота. Конунг не ждет, что мы появимся так скоро. А если мы будем ползти, как обожравшийся Фафнир, волоча за собой весь полон и скот, он получит время выкопать яму на нашем пути и засесть в нее с мечом наготове[22]. Ударим сейчас, пока он в растерянности от смерти последнего сына. Захватим его город. И тогда я пришлю к тебе гонца, и ты спокойно подойдешь ко мне со своими людьми, полоном, скотом и прочей поклажей.

– Так ты хочешь сам идти вперед?