Венец всевластия - Нина Соротокина

— Живы… — прохрипел страдалец и тут же обрел почву под ногами.

— Слава тебе, господи! Она в Москве? — Паоло тряс мужика, как скоморошью куклу. — Да говори же!

— Не изволю знать, странники мы, не изволю знать, — плаксиво повторял он на одной ноте, а потом, постепенно повышая голос, начать орать, — ничего больше не скажу, странники мы, ничего не скажу!..

На истошный крик стали оборачиваться прохожие, случайный всадник остановил коня, заинтересованный уличной сценой. Меньше всего Паоло хотелось привлекать к себе внимание, он слегка ослабил хватку, и мужик, тут же воспользовавшись ситуацией, ловко выпростался из цепких пальцев, быстрым шагом пошел прочь, а потом и побежал, не оглядываясь.

Второй важный разговор с царицей состоялся уже в сентябре. Время было вечернее. Государыня сидела в домашнем облачении. Анастасия уже убрала со щек свекольные румяны, сняла ожерелье и убрус заменила легким волосняком. Царица выглядела уставшей, некрасивой, стали видны и отечная шея, и морщинистые, складчатые щеки, вся ее роскошная тучность усохла, как в подгнившей груше. Странно, что Паоло не заметил ранее, что у царицы отсутствовали два нижних передних зуба. Неудивительно, что она слегка шепелявила.

— Сядь! — приказала Софья.

Приказ был столь необычен, что он с испугом затряс головой — как можно!

— Сядь, я тебе говорю! И слушай внимательно. Ты Ксению Стромилову ищешь, — это был не вопрос, а утверждение, произнесенное обыденно, без угрозы.

— Я не ищу никакой Ксении, — пролепетал юноша.

— Не трясись. Это не пустой разговор. Хочешь ее в жены взять?

— О!!!

— Значит, согласен. Я расскажу, как до нее добраться. Условие мое — чтоб венчались на месте. И сделать это надо потаенно. Нам не нужна огласка. Лошадей я дам. Жену привезешь в Москву и спрячешь в надежном месте. И ничего не записывай. Просто запоминай.

Далее последовали подробные указания — куда ехать, кого найти, что сказать. Напоследок царица вручила Паоло массивный перстень с зеленым, грубой обработки смарагдом.

Перстень следовало предъявить старице Ефросинье со словами: «Я тот отрок, о ком говорено было».

— Как приедешь в Москву, перстень вернешь. Не по чину тебе такие подарки получать.

Паоло выплыл из царских покоев на мягких ногах. Происшедшее казалось ему совершенно нереальным, предметы виделись как в тумане, а сам он ощущал себя неким невесомым существом, подобным рыбе, которую подхватили теплые потоки и понесли в неведомые дали.

Путь его лежал в старинный Владычный монастырь, основанный сто пятьдесят лет назад преподобным митрополитом Алексием. Монастырь существовал как мужской, но еще при митрополите Феодосии появилось там и женское общежитие. Десять монашенок переселились за монастырские стены, опасаясь Ахматовой орды, а потом так и остались в своих келейках. Трапезная была своя, деревянная церковь, более похожая на часовню, тоже была отдельная, и только по большим праздникам монашки стояли на молебне со всей братией в главном Введенском храме.

Весь путь Паоло покрыл в два дня. Вот она — река Нара. Пойма реки была просторна, купол неба — необъятен. Далеко на западе угадывались очертания старого кремля и луковка собора, на другой стороне реки грозным богатырем высился Высоцкий монастырь. Уже осень распространила краски свои по травам и деревьям. Только подводные травы были изумрудно-зелены и упруги. Так бы и смотрел на них не отрываясь. Они легко шевелились под воздействием струй, мелкие рыбешки тыкалась в них тупыми носами, по-стрекозьи дрожали их красные плавники. Паоло вспомнил свое ощущение невесомости и оглушенности в покоях царицы. То, что он чувствовал сейчас, нельзя было назвать радостью. Это было скорее высочайшее изумление. В нем не было испуга, но все затмевало томление столь напряженное, что он Бога молил, чтобы скорее все как-то разрешилось, кончилось. Ведь нет сил терпеть это ожидание, право слово, нет! Но ноги держат на месте, глаза прикованы к зеленым травам. Молись, отрок! Паутина прилипла к щеке. Он смахнул ее резко и, ведя лошадей под уздцы, стал взбираться по крутой тропе к монастырской ограде.

Старица Феодосия сыскалась сразу же. Она оказалась еще молодой женщиной с простодушным лицом и столь высокой несуетностью, такой замедленностью в действиях, что Паоло вначале решил, что она глуховата. Она не удивилась появлению юноши, только глянула на него коротко и опять углубилась в изучение окружающего мира. Пролетающая сорока, спешащий куда-то монах и трепет листьев на молодых, растущих у входа в кельи осинках, занимал ее куда больше, чем приезжий. Паоло произнес условные слова, показал перстень на пальце. Он ждал, что Феодосия позовет его в помещение, но потом сообразил, что это женская обитель и мужчинам туда хода нет.

— Ксения у вас? — спросил он тихо.

Феодосия ничего не ответила, поинтересовалась дымом, который валил из трубы трапезной, обшарила взглядом пухлые облака, вздохнув, посочувствовала спящей в пыли собаке и, наконец, сказала:

— Венчание завтра.

— А почему не сегодня?

— Ну… если игумена уговорю… Пройди в братские кельи. Там тебя покормят, а когда надо, позовут.

Только над монастырскими грибными щами, густыми и пахучими, когда первый голод был забит, Паоло сообразил, что Феодосия выглядит замедленной и в глаза не смотрит от смущения. И неважно, что он ей в сыновья годится, он для нее мужчина из мира — лицо запретное. А вдруг эта невеста Божья от смущения все перепутает. Мало беды, если опоздают на венчание, но привела бы правильную девицу, не подсунула бы кого другого вместо Ксении. Он и так сам не свой, страшится встречи с суженой, боится испугать, не узнать, повести себя неловко и бестолково, а тут еще эта забота.

После еды прилег на лавку, закрылся плащом, уговаривая себя не расслабляться, просто полежать с закрытыми глазами, и тут же заснул, как в прорубь провалился — к холодным рыбам и теплым течениям. Очнулся он оттого, что его довольно бесцеремонно и больно стучали по спине. В горнице стоял полумрак. Вечерело. Безликий монах, не человек — тень, шепнул «пора» и исчез, предварительно распахнув перед Паоло дверь.

Неправильным будет сказать, что собор был весь освещен, свечи везде жгли очень экономно, но после вечерних сумерек Паоло показалось, что алтарь так и сияет ангельским светом. Он оглянулся, ища глазами невесту. Она была не в алом праздничном, как полагалось на свадьбе, а в сером, почти белом летнике с бобровым ожерельем, в высоком венце. Лицо, как и в первый день их знакомства, прикрывал белый полупрозрачный плат. Это успокаивало, потому что во всем прочем он не узнавал в невесте Ксению. Попросить показать лицо он стеснялся. Феодосия находилась рядом с ней неотлучно, взгляд ее был обращен к иконам, рука без остановки творила крест.

Венчание — самый торжественный час в жизни каждого человека, а здесь все как-то на бегу, с поспешностью. Не было ни дружков жениха, ни подруг невестиных, никто не стлал яркую камку под ноги новобрачных, каравайники не несли пышные хлебы, а фонарщики не освещали ярким пламенем темные углы в соборе. Но все это неважно. Рядом стояла Ксения, прикрывающий лицо плат чуть вздрагивал от ее дыхания и тихий, как шелест дождя шепот, повторял слова обряда.