Крио - Марина Москвина

Ботик сам начал сомневаться, уж не чудо ли… пошел измерять расстояние между деревянными двуосными вагонами, стоявшими впритык, и насчитал один метр двадцать, чего, собственно, хватило бы – если точно по центру прыгнуть, по пять сантиметров с боков оставалось, у коня-то круп ой-ой, хоть его Чех был стройным конягой, да там еще ноги всадника.

В качестве доказательства Ботик поднимал правую штанину и показывал на икре косой рваный шрам, зацепился, когда – как молния, как стрела, сорвавшись с тугой тетивы, пронзил на лихом коне вражеский поезд, за что Гога Збарский торжественно наградил его – не орденом, нет, и не именным оружием, но золотым тяжеловесным обручальным кольцом весьма сомнительного происхождения.

– Держи, – сказал Гога. – От самого дальновидного нашего великого военачальника товарища Льва Давидовича Троцкого.

Потом потрепал гнедого по загривку и добавил:

– А ‘йидишер коп, еврейская голова.

Чеха записали в еврейский батальон и поставили на довольствие. Ночью бойцы под командованием Гоги Збарского в полной тишине приблизились к бронепоезду и с криками «ура» поднялись в атаку. Удар был столь неожиданным, что противник даже не успел собрать полевую кухню и палатки, разгрузить телеги с фуражом, а главное, завести в вагоны коней, которые паслись на лугу, – все досталось красным.

В кровавой схватке с чехословаками тяжело ранили комбата, но, несмотря на изнеможение, Гога, весь израненный, в повозке ездил по рядам красногвардейцев, ободряя и воодушевляя их на бой. Боря говорил, у нас многие бойцы имели одни лишь охотничьи ружья, слишком мало было пулеметов, не хватало патронов и снарядов! Временами казалось, что бьет один только бронепоезд. Гога чуть не погиб славной смертью в бою, уверенный, что имя неустрашимого, твердого духом Второго Красноармейского полка имени Витебского Губсовдепа напишется на скрижалях революции, – и просто чудом уцелел.

Не давая врагу опомниться, всё дружней, всё настойчивей напирал шальной еврейский батальон. И хотя вражеские пулеметы в ту ночь поскосили немало Бориных товарищей – неприятельский фронт был поколеблен: лязгнув буферами, Лукаши, Якобы, Томаши, Новаки, Дворжаки, Войтеки и Матеи бежали дальше на восток, а доблестный полководец Гога Збарский благословил своих солдат на будущие подвиги, напутствовал не забывать о прутьях в армейской фуражке и, между прочим, отправляясь в госпиталь, сказал на прощанье Ботику:

– От такого человека, как твой отец Филя, учти, я другого сына не ожидал!

Иону поехали встречать на «Волге» с серебристым оленем. Перед отъездом Боря скомандовал приготовить постель – неизвестно, как его друг перенес дорогу, поди, ночь не спал под стук вагонных колес.

Дед побрился, надел рубашку, пристегнул свежий воротничок (воротнички у него были пристежные, если запачкается, бабушка Ангелина меняла), вообще, по-серьезному собирать на выход Ботика – было целое дело, все равно что запрягать коня.

Воротничок надо пристегнуть и спереди, и сзади. Для этого имелись специальные металлические пристежки. В уголках воротничка – петельки, сквозь них продергивалась металлическая держалочка, чтобы галстук не сбивался. Концы галстука прикреплялись к рубашке зажимом.

Манжеты у его рубашек тоже пристежные и скреплялись запонками. Все это хранилось в деревянной коробочке, спрятанной от детей в шкаф, однако я досконально помню мелочи его «упряжки» – и на ощупь, и на вид.

Завершая церемонию облачения, Боря спрыскивался «Шипром», я всегда ощущаю этот запах, когда думаю о нем: яркие лимоны и апельсины на приглушенном фоне терпких кипарисов и нагретой земли, высокие ноты начала и низкий рокочущий финал. Не аромат, а рисунок судьбы.

Помню тяжелые шаги Виктора по деревянной лестнице – они жили с Галей над нами: Ботик использовал все возможные связи, чтобы прописать у себя Витю Пендика, приехавшего когда-то в столицу из ужасающего захолустья.

С тех пор как Ботик сменил Министерство путей сообщения на заслуженный отдых, Виктор устроился водителем в таксопарк. Однажды Стеша, возвращаясь из гостей, случайно остановила его машину, он ей обрадовался, два часа возил по Москве, демонстративно выключив счетчик, после чего потребовал такую сумму – она еле с ним расплатилась.

Но Витя у Стеши был на особом счету: во-первых, из-за того случая с Яриком, а во-вторых, когда мне был год, в Валентиновке я заболела дифтерией. Болезнь развивалась ураганно, и в ночь-полночь Стеша обнаружила, что я вся синяя и не дышу.

Она схватила меня, кинулась звонить в «скорую», но пока до нас доберутся, недолго отдать концы. Она бросилась к Виктору по той же деревянной лестнице, стала колотить в дверь, он открыл заспанный, в растянутой майке голубой и черных семейных трусах (откуда я это помню?). К счастью, в кои-то веки – ни в одном глазу!

Минуты не прошло, он уже выгонял из гаража дедову машину, и мы помчали, не останавливаясь на светофорах, в Филатовскую больницу.

Поэтому, когда много лет спустя, увы, без моих дорогих дедушки и бабушки, мы с маленьким сыном зимовали в Валентиновке, а Виктор, старый, пьяный, вконец одичалый, с заряженным ружьем спускался вниз и кричал: «Всех вас пристрелю!», я относилась к нему с пониманием и сочувствием, ведь он мне спас жизнь, а такое не забывается.

Девятнадцатый год был, пожалуй, для Витебска еще тревожней, чем предыдущий, красная власть грубо меняла вековой порядок в городе, многие не понимали, к чему все идет, не были согласны с большевиками, но особенно не высовывались, ожидали, что будет дальше. Спасибо, конечно, товарищу Ленину, что помирились с немцами, но что нас ожидает, простых горожан?

Польша наступает на Белоруссию, неумолимо движется на восток. Всех, кто может держать лопаты, заставили копать рвы от поляков. Только от немцев рыли окопы, на€ тебе – поляки прут!

Иона рыть землю не рвался. И по наущению Семы Гендельсмана, освобожденного от земельных работ комиссаром по культурным делам Витебского совета, решил «закинуть удочку» в отдел агитации, где секретарь Лейкина, девушка в косынке, узнав, что Иона музыкант, записала его в команду агитпарохода.

Пароход носил гордое имя «Красный Юг», начертанное поверх бывшего, замазанного наспех, «Матвея Котомина».

Владелец винтового парохода, купец Котомин, держал его в затоне Днепра, пока хваткие большевики не отыскали припрятанную до лучших времен посудину и не приспособили ее для агитационно-пропагандистских дел – вместе с бравым усатым капитаном бывшего «Котомина» Агапкиным.

Плавание агитпарохода задумали предпринять сразу после триумфального посещения Витебска агитпоездом «Октябрьская революция» во главе с Михаилом Ивановичем Калининым.

– Слушай сюда, – Лейкина сверкнула глазами, – по Волге, по Днепру, по всем его притокам двинут наши литературно-инструкторские пароходы, рассекая водные просторы Республики, яркие, разукрашенные – летучие библиотеки, кинематографы, передвижные трибуны, инструкторские и осведомительные аппараты! И, конечно, оркестры! Ты будешь играть на самом лучшем инструменте, на золотом саксофоне, трубе или кларнете, как тебе захочется! Едешь с командой в Оршу, там неподалеку стоит «Красный Юг», на нем в Могилев и дальше по Днепру!