Сын аккордеониста - Бернардо Ачага

«Лендровер» с включенным мотором освещал троих мужчин, стоявших в воде, и позволял разглядеть группу людей, наблюдавших за происходящим с другого берега реки. Место было окружено жандармами. Один из них, державший в одной руке винтовку, преградил мне путь. «Если вы хотите поглазеть, идите к той группе или поднимитесь к каштановой роще», – сказал он мне. Действительно, там, среди деревьев, тоже стояли люди. В темноте двигались красные огоньки сигарет. «Если вы не против, я останусь здесь», – сказал я. Он не возражал. «Вы, по крайней мере, умеете себя вести. Не то что другие. Несколько минут назад какой-то тип спровоцировал скандал, и капитан задержал его». Он указал мне на «лендровер», стоявший метрах в двадцати пяти.

Движения троих мужчин, стоявших в воде, стали более резкими. Они тянули веревку или какой-то кабель. «Судья должен составить акт, поэтому я не могу позволить вам пройти», – сказал мне жандарм. Он был очень молод, и лицо у него было совершенно детское. Не будь он в форме, я не дал бы ему больше шестнадцати лет. Ему хотелось поболтать. «Там свидетели», – добавил он, глядя в сторону «лендровера» с зажженными фарами. Я узнал Исидро. «Не понимаю, почему его никак не вытащат. В таких делах чем дольше, тем хуже. Вы его знали?» Я ответил, что знал. «Как нам сообщили, он был браконьером и по ночам ловил форель. Поскользнулся и, к своему несчастью, ударился об острый угол подводного камня. Ну а потом утонул». Послышался крик: «Тяните!» – и мужчины, находившиеся в воде, сделали резкое движение в сторону берега. Тело Лубиса лежало теперь распростертое на галечном пляже.

«Да, это очень печально», – сказал молодой жандарм. Я ему не ответил. Я не мог говорить. «Если хотите на него взглянуть, пройдите со мной», – внезапно сказал он мне. Теперь в окрестностях Урцы было заметно больше движения, словно после того, как труп извлекли, все вошло в нормальные рамки. Люди, сидевшие на траве, встали; те, что находились возле рощи, спустились к дороге и начали расходиться. Я сразу не понял, что это жандармы велят людям уходить. Я увидел отца Хосебы, который разговаривал с офицером. Он жестикулировал, протестовал против чего-то. «Все равно не поможет, капитан не выпустит задержанного до завтрашнего утра, – сказал молодой жандарм. – Он явился сюда, говоря, что он врач из этого городка, но у него не было никакого документа, подтверждавшего это, и капитан не разрешил ему пройти». Жандарм пошел к берегу, я последовал за ним.

Тело Лубиса по-прежнему лежало на гальке. Какой-то мужчина осветил его лицо фонарем. «Ну и удар же он получил! У него глаз почти вывалился!» – сказал кто-то.

В группе, образовавшейся вокруг тела, возникли споры, что явилось истинной причиной смерти: удар или то, что он долго лежал под водой в бессознательном состоянии. Мужчина, державший фонарь, все время его раскачивал, и луч света прыгал по лицу трупа. Иногда казалось, что движется не свет, а часть лица, губы, рот, что Лубис не умер. Но потом фонарь замирал на вывороченном глазе, и торжество смерти становилось очевидным.

«Никто не скажет, что он был плохим парнем, – сказал Исидро. – Я хотел нанять его для работы в лесопильне, но его больше привлекали лошади». Наступила тишина. Людям нечего было сказать. Все молчали, кроме мужчины с фонарем, которому все не давал покоя вопрос, умер ли Лубис от удара или захлебнулся водой. Он вновь осветил фонарем лицо трупа. «Ради бога, погаси ты этот фонарь! – крикнул ему Исидро. Потом взглянул на меня: – Где Панчо? Ты его видел?» Я жестом показал: нет, я его не видел. «Похоже, вон он идет», – сказал мужчина с фонарем, направляя свет на дорогу. В темноте высветились бегущие Себастьян, Панчо и Убанбе.

Убанбе резко остановился, увидев тело. Закрыл руками лицо. Он был одет в белый спортивный костюм, и именно так я все и представил себе: одетый в белое Убанбе, несущий на руках сквозь лес тело Лубиса, перебегающий от одной хижины к другой и говорящий дровосекам: «Похороните его в каком-нибудь укромном месте; чтобы, когда он проснется, он смог увидеть свои любимые буки. И приведите из Ируайна того жеребенка, которого ему подарил Хуан; он обрадуется, когда увидит, как тот пасется возле его могилы».

Панчо сделал несколько шагов по направлению к трупу. «Это Лубис?» – недоверчиво спросил он. «А кто же еще?» – всхлипнул Себастьян. «Боже мой!» – воскликнул Убанбе. «Уже поздно. Надо с этим кончать!» – сказал с дороги капитан жандармов. И дважды хлопнул в ладоши, чтобы было ясно, что это приказ.

Вирхиния плакала, уткнувшись лицом в подушку и так тихо, что время от времени мне приходилось следить за подрагиванием ее спины, чтобы понять, не заснула ли она; но нет, она продолжала плакать, то замирая, то вновь принимаясь рыдать, без всхлипываний, ее плач бороздил темноту комнаты. Все вокруг было погружено в тишину. Слышался только шепот реки, который в какие-то мгновения становился громче плача.

Я прислушивался к Вирхинии, наблюдал за ее плачем, и барьер, не позволявший моему голосу вырваться наружу, в конце концов отступил, и я заговорил, стал рассказывать, что произошло с Лубисом: «Он пытался схватить форель, поскользнулся и очень сильно ударился головой; ему не повезло, что он упал именно в Урду, где самое глубокое место. Лубис не умел плавать».

Это были никчемные слова, которые всего лишь повторяли то, что сказал молодой жандарм, но они шли мне на пользу, помогали вновь обрести голос. Вирхиния схватила меня за руку и приложила ее к своей мокрой щеке. «Эстебан тоже не умел плавать. Я говорила ему, чтобы он научился, что неблагоразумно служить на судне, не умея плавать, но в некоторых вещах он был словно из прошлых времен, не представлял себе, как это он будет заниматься в бассейне. А потом какой-то корабль столкнулся с его судном, когда они рыбачили у берегов Бретани. Из десяти спаслось только двое, один из них капитан. И этот капитан написал мне письмо: «…видя, что судно тонет в открытом море, посреди густого тумана, Эстебан с трудом добрался до меня и спросил: «И что нам теперь делать?» И в этот момент корабль тряхнуло, он соскользнул и упал в воду. Больше я его не видел».

Потом Вирхиния стала рассказывать мне о том, что представляла собой ее жизнь на протяжении дней и месяцев, последовавших за гибелью Эстебана, в ожидании известия о том, что наконец нашли его тело. «В месте под названием Брест обнаружили труп, но это был не он». – «Теперь они с Лубисом, должно быть, вместе», – сказал я ей. Сковавшие меня путы окончательно спали, и я разрыдался.

Я проснулся около семи часов утра и увидел дневной свет, проникавший сквозь жалюзи. Рядом со мной умиротворенно спала Вирхиния. Снаружи, в реке, по направлению к Урце текла вода, смывая следы вчерашнего: чтобы заводь была, как и прежде, местом летнего развлечения. А не ареной смерти.

В своей будке залаял Оки. «Кто это там ходит?» – сказала Вирхиния, открывая глаза. «Давид! Давид!» – позвал кто-то тихим голосом, стараясь не шуметь. Несколько камешков ударили в ставни. «Кто-то очень спешит», – сказала Вирхиния. Я выглянул в окно и увидел Хосебу. «Спускайся скорее. Пожалуйста».

Мне он показался очень удрученным. «Проходите на кухню», – предложила с постели Вирхиния, встревоженная поведением моего друга.