Высокие ставки. Рефлекс змеи. Банкир - Дик Фрэнсис

Он уставился на меня.

— Вы ведь адвокат, — сказал я, — вы можете объяснить мне. Как бы вы поступили, если бы после смерти какого-нибудь человека обнаружили, что он наверняка был при жизни шантажистом?

— Вы серьезно?

— Абсолютно.

— Ну... м-м-м... его же нельзя привлечь к ответственности.

— Значит, никто ничего не сделает?

Он нахмурился.

— Вы... м-м-м... вы не расскажете мне, в чем дело?

— Думаю, можно.

Я рассказал ему о Джордже Миллесе. Об ограблениях, о нападении на Мэри Миллес, о поджоге их дома. Я рассказал ему об Элджине Йаксли и Теренсе О'Три и о застреленных лошадях. И об этих любовниках.

— Джордж тщательно хранил все эти снимки в коробке, — сказал я. — Я разобрался с двумя из них. Что, если остальные будут мне непонятны? Что, если все будут загадками?

— И... и все они для шантажа?

— Бог знает.

— Бог знает... А вы хотите узнать.

Я медленно кивнул.

— Мне интересен не столько шантаж, сколько эти фотографические головоломки. Если их сделал Джордж, я бы хотел решить их. Вы правы, мне действительно это нравится.

Джереми уставился в пол. Вздрогнул, словно ему было холодно.

— Мне кажется, что вы должны все это уничтожить, — резко сказал он.

— Это инстинктивное побуждение, не причина.

— У вас тот же инстинкт. Вы сказали — это бомба.

— Ну... кто-то ограбил и поджег дом Джорджа Миллеса. Когда я обнаружил первую фотографию, я подумал, что сделал это, наверное, Элджин Йаксли, но он был в Гонконге, так что вряд ли... И теперь можно подумать, что это сделали любовники... но может оказаться, что и это не так.

Джереми встал и зашагал по комнате — неуклюже, вихляво.

— Мне это не нравится, — сказал он. — Это может быть опасно.

— Для меня?

— Конечно.

— Но никто не знает, что я нашел. За исключением вас, конечно.

Он еще сильнее задергался, локти двигались вверх-вниз, словно он изображал птицу. “Наверное, возбудился, — подумал я. — По-настоящему, не изображает”.

— Я думаю... м-м-м... а... — начал он.

— Да спрашивайте вы!

Он прямо-таки стрельнул в меня взглядом.

— Да... Ладно... Есть какие-нибудь сомнения... по поводу того, как умер Джордж Миллес?

— Господи... — Он словно под дых меня двинул. — Вряд ли...

— Как это произошло?

— Он ехал на машине домой из Донкастера, заснул за рулем и врезался в дерево.

— Все? Совсем все?

— Ну... — Я подумал. — Его сын говорит, что он зашел к приятелю выпить. Затем поехал домой и врезался в дерево.

Джереми еще подергался и спросил:

— Откуда известно, что он заходил к приятелю? И откуда известно, что он заснул?

— Вопросы истинного адвоката, — сказал я. — На первый вопрос я ответа не знаю, а на второй, думаю, не ответит никто. Это лишь предположение. Уснуть в темноте после долгого дня за рулем — не так уж и необычно. Смертельно. Трагично. Но такое бывает.

— Аутопсию делали? — спросил он.

— Не знаю. А обычно делают?

Он пожал плечами.

— Иногда. Должны были взять его кровь на пробу насчет содержания алкоголя. Могли проверить — не было ли у него сердечного приступа, если тело не слишком повреждено. Если подозрений никаких не было, это все.

— Его сын сказал бы мне — всем бы на скачках рассказал, — если бы ему задавали какие-нибудь странные вопросы. Я уверен, что у него ничего не спрашивали.

— Эти ограбления должны были бы заставить полицию призадуматься, — нахмурился он.

— Первое серьезное ограбление на самом деле произошло во время похорон, — устало ответил я.

— Его кремировали?

— Кремировали, — кивнул я. — Полиция могла бы задуматься... На самом деле они делали вполне прозрачные намеки миссис Миллес, сильно встревожили ее... Все насчет того, нет ли у Джорджа фотографий, обнародование которых многим не понравилось бы. Но они не знали, что они у него действительно есть.

— Как и мы.

— Именно так.

— Отдайте их, — резко сказал он. — Сожгите. Займитесь поисками Аманды.

— Вы адвокат. Меня удивляет, что вы хотите скрыть свидетельство преступления.

— Да перестаньте же смеяться! — рассердился он. — Вы можете кончить, как Джордж Миллес. Врежетесь в дерево.

* * *

Джереми ушел в шесть. А я пошел на военный совет с Гарольдом. На неделю он планировал для меня шесть лошадей, а с учетом тех пяти скачек, которые мне предложили в Виндзоре, мне, похоже, предстояла чрезвычайно тяжелая неделя.

— Не разбей башку на тех гиенах, на которых ты согласился скакать, — сказал Гарольд. — Какого черта ты взялся за них, когда все мои лошади в твоем распоряжении? Не понимаю.

— Деньги, — ответил я.

— Хм.

Он не любил, когда я соглашался на левые заезды, но, поскольку я был вольнонаемным, он не мог мне запретить. Гарольд никогда не признавал, что на самых крупных скачках, которые я выигрывал, я скакал на лошадях из других конюшен. И лишь если его припирали к стенке, он говорил, что я скакал на лошадях второго эшелона, которые сбивали с толку тренера и выигрывали неожиданно.

— В следующую субботу в Аскоте я выпускаю двух лошадей Виктора. Чейнмайла и Дэйлайта, — сказал он.

Я быстро глянул на него, но он отвел взгляд.

— Он, конечно, не так, как надо, скакал в Сандауне, — сказал он. — Он все еще на пике формы.

— В Аскоте ему придется туго. Противники там куда сильнее.

Он кивнул и после паузы сказал как бы между прочим:

— Чейнмайл может оказаться лучшим. Зависит от того, кто будет скакать на четвертый день. А ведь еще и случайности могут быть... Лучше прикинем шансы в пятницу.

Воцарилось молчание.

— Шансы на победу? — спросил я. — Или на поражение?

— Филип...

— Не поеду, — сказал я.

— Но...

— Ты скажешь мне, Гарольд, — сказал я. — Скажешь рано утром в субботу, если ты хоть немного мне друг. И я устрою себе острый желудочный приступ. Разлитие желчи. Только рысью. Никаких скачек.

— Но там будет Дэйлайт.

Я стиснул зубы и подавил приступ гнева.

— Мы на прошлой неделе четыре раза выиграли, — натянуто сказал я. — Разве этого для тебя недостаточно?

— Но Виктор...

— Я наизнанку вывернусь для Виктора, если речь будет идти о победе. Передай ему. Так и передай, — сказал я и встал, поскольку сидеть спокойно не мог. — И не забывай, Гарольд, что Чэйнмайлу только четыре года, что он очень капризен, хотя и очень быстр. Он несется, как паровоз, и пытается поднырнуть под препятствие, к тому же способен укусить любую лошадь, которая налетит на него. Он дьявол, с ним трудно, но я его люблю... и не хочу помогать тебе погубить его. А ты погубишь его, если сунешь его в дерьмо. Он станет злобным. Ты сделаешь его