Император Единства - Владимир Марков-Бабкин

Римская империя. Рим. Квиринальский дворец. 25 сентября (8 октября) 1917 года

Муторная ночь близилась к завершению. Взрыв в Лондоне поломал всю программу мероприятий, обратив рабочую встречу во время коронации в настоящий хаос.

Почтенные монархи уподобились рыночным бабкам, то и дело спрашивая друг у друга о новостях и версиях, судача о том, кому это выгодно и кто был исполнителем. Постепенно вырисовалась примерная картина, и, как и прогнозировалось, крайними были признаны ирландцы, причем тень была брошена и на Вашингтон. Во всяком случае, взволнованный Эдуард VIII отказался пожимать руку вице-президенту Маршаллу, просто «не заметив» его.

Это многое сказало многим, и Маршалл был вне себя от бешенства. Ну, за удовольствие надо платить. Или в Вашингтоне полагали, что покровительство ирландским «освободительным» организациям будет вечно не замечаться Лондоном?

Но как бы то ни было, уже минул час германского удара, и меня происходящее там волновало куда больше, чем грызня между Лондоном и Вашингтоном.

– Нет вестей?

Император Виктор покачал головой.

– Нет, Михаил. Никаких.

Мы помолчали. А что тут скажешь? Если немцы действительно ударят, то фронт они прорвут, словно лист бумаги острым штыком.

Римская империя. Рим. Квиринальский дворец. 25 сентября (8 октября) 1917 года

Маша шла по своей любимой комнате. Ей все здесь было так знакомо с детства. Каждый предмет мебели, каждая завитушка на ней, каждый узор, каждый отсвет.

Ей так захотелось домой.

Что делает она здесь?

Разве об этом она мечтала, когда представляла себе, как с триумфом вернется в Рим и покажет всем, чего она стоит? И вот, вернулась она. Вернулась. И что?

Прошло меньше трех месяцев с того дня, когда она покинула этот дворец. Всего лишь три месяца, а она уже чувствует себя здесь совершенно чужой. Птенец стал взрослым и вылетел из гнезда? Возможно. Но положа руку на сердце, разве в этом дело?

Там, в России и Ромее, там, в Единстве, она была на своем месте, она знала, что от нее многое зависит, что она нужна своей империи, что у нее есть личная миссия, ниспосланная ей свыше. И вот прибыла она в родной некогда Рим. Прибыла, и поняла, что ей тут совершенно нечего делать.

И называют ее здесь совершенно по-старому – Иоланда.

Словно и не изменилось ничего.

Ничего. Совсем…

Вот здесь, на этом столике, стояла тогда та диадема, которую подарил ей на день рождения Миша и которую она примеряла стоя вон у того зеркала. Диадему, которая так была похожа на корону. Корону, которую юная девочка Иоланда так мечтала надеть на свою глупую головку.

И вот теперь на ее голове три императорские короны, не считая множества царских, великокняжеских и прочих, прочих, прочих…

И теперь сидит она в своей бывшей комнате. Чужой комнате.

Одна.

Близится рассвет.

– Я хочу домой.

Домой.

Римская империя. Рим. Квиринальский дворец. 25 сентября (8 октября) 1917 года

Наступивший рассвет не принес определенности.

– Думаешь, что нас все ж таки провели?

Виктор пожал плечами.

– Кто ж знает, Миша. Никто. И я не знаю.

– Гадство.

– Согласен.

Остальные монархи и прочие вице-президенты давно разбрелись по своим кроваткам, явно разуверившись в возможности германского наступления на этом участке.

– Если до полудня немцы не проявят себя, то следует подумать о перенаправлении хотя бы части наших сил во Францию. Иначе союзники не поймут.

Тесть кивнул.

– И самое паршивое, что если немцы ударят завтра-послезавтра, то нам опять будет нечем обороняться.

Качаю головой.

– Нет, Виктор, это полбеды. Хуже, что мы выведем итальянские войска с Балкан, а это чревато…

Я запнулся, увидев спешащего генерала Артемьева.

– Ваше величество! Срочное сообщение! В Германии раскрыт заговор. Гинденбург, Людендорф и ряд высших командующих арестованы по обвинению в государственной измене, мятеже и узурпации власти. Кайзер Вильгельм обратился к народу по радио и пообещал покарать изменников, виновных в намеренных действиях, которые повлекли за собой поражения рейха на суше и на море…

Германия. Потсдам. Новый дворец. Несколькими днями ранее

– То есть вы видели русского императора?

– Не только видел, ваше величество, но и имел с ним довольно продолжительную беседу.

– И что же он желал передать мне?

– Ничего, ваше величество. Единственное, что он сказал на этот счет, было: «Если вам представится случай быть допущенным к моему царственному брату и кузену, передайте ему все, что вам пришлось пережить, все, что вы смогли понять, и все, чему свидетелем вы были».

Кайзер нахмурился.

– И что это значит?

Адмирал Сушон, стоя навытяжку, не счел для себя возможным допускать излишнюю вольность в своих словах и оценках.

– Не могу знать, ваше величество.

– Хм. Ну, хорошо, и чему же свидетелем вы были?

Наступал весьма сложный момент, который был чреват весьма крупными проблемами. Но с другой стороны, Сушон вообще не ожидал того, что его захочет видеть кайзер. Все ж таки плен есть плен. И пусть их встреча носит сугубо неофициальный характер, но, все же сам факт такой встречи мог бросить тень на монарха.

– Я, ваше величество, был свидетелем падения Османской империи, видел то, как русские разгромили турок, но в то же самое время воздавали дань уважения германским морякам, которые погибли в сражении с российскими войсками в бухте Стения, которую русские ныне именуют бухтой Баронессы де Боде. Я видел, коронацию в Константинополе и видел, как площадь перед Софией пала на колени, когда юная императрица пела гимн. Я все это видел, ваше величество, видел своими собственными глазами. По итогам нашей встречи царь Михаил сказал мне: «Вы будете переданы Германии в Стокгольме в качестве жеста доброй воли. По пути в Швецию вы вольны посещать любые города и местности, за исключением прифронтовой полосы и военных объектов. Вы будете вольны самостоятельно выбирать маршрут и разговаривать с кем пожелаете. Вас будет сопровождать лишь один человек – подполковник фон Мейендорф, но не как конвоир, а как лицо, которое будет следить за тем, чтобы вам не чинили никаких препятствий».