Ветры земные. Книга 1. Сын заката - Оксана Демченко

Сердце отца ветров – остров, расположенный так необычно, что иначе и назвать невозможно. Шесть главных перевалов – шесть прорех в горной гряде, и каждый позволяет проникнуть в долину одному из старших ветров, принося свое дыхание. Отзвуки морских бурь, шелест жарких песков за проливом, запах талых вод с безмерно далеких ледовых шапок великих восточных гор… Во втором круге нет еще умения внимать несказанному, куда проще кричать свои вопросы в голос и слушать, как эхо хохочет над детскими выходками. А он кричал вопросы, не пытаясь даже увидеть, как они фальшивы, не пробуя взглянуть на долину с должным вниманием и осознать: настоящих вопросов не так уж и много. И самый, может быть, главный копится, вызревает именно здесь.

Как жить в одном мире людям и нэрриха, если они не ведают ни своего назначения, ни смысла сосуществования? Без ответа на этот вопрос, пусть не окончательного и точнейшего, но хотя бы избранного для себя самого и создающего некое видение мира и места в нем – без ответа нет ни счастья, ни покоя. Слепота – это неумение понять, куда же ты идешь и есть ли под ногами тропа, а если есть, то твоя ли?

Эо задал себе вопрос и выбрал ответ, гибельный для людей, но, как казалось сыну штиля, спасительный для нэрриха. Он пожелал власти и безопасности, достигаемых через одичание рода людского, его разобщение. Ответ был неверным, это доказано уже одним тем, что сын штиля не смог вырастить уровень и проиграл противнику, хотя полагал бой не более чем забавой… Эо проиграл даже людям, ведь он едва смог покинуть замок! Ветры не пожелали снизойти к тому, кто повел себя по-человечески в худшем смысле слова. Сын штиля перешел незримую черту, и сила его обратилась в слабость, уязвимость. Предавший всех и сам утратил опору. Не смог впитать раха и переработать добытые страшным способом знания, даже не прикоснулся к ним…

– Первый провал, – отметил Ноттэ, подхватывая гвардейца под локти и вытягивая к себе, на край тропы. – Запоминай место. Видишь – косая скала над тропой вроде бы повторяет пройденный нами путь. Отсюда надо проплыть или сделать по поверхности три шага вправо, камни тропы осели, вот она и пошатнулась, вильнула.

– Понял, – подтвердил Хосе, отдышавшись.

Едва руки нэрриха отпустили его, поплыл в указанном направлении и грудью уперся в высокий край тропы. Ноттэ обернулся к плясунье и остальным, уточняя, умеют ли плавать и хватит ли сил? Девушка рассмеялась и нырнула в воду, радуясь возможности смыть пыль и пот долгой скачки. Энрике, как привязанный, дернулся следом. Старуха виновато развела руками и осталась на месте. Нэрриха сосредоточился, одним движением выпрыгнул из воды, пружиня на упругой поверхности, подхватил цыганку и пробежал четыре шага, занимая место проводника и давая плывущим возможность добраться до мелкой воды без помех.

– Ни разу этого не видел, – восхитился Хосе. Смутился и добавил: – Эх, надо было делать вид, что я не умею плавать.

Ширина тропы была невелика, камни её – скользки и ненадежны. Потребовалось время, чтобы все снова заняли свои места в цепочке и двинулись дальше, слушая, как возле берега плещется и отфыркивается Кортэ. Нот сомнений: и в третьем круге опыта вопросы не отличаются сложностью. Сын тумана нырял, проверяя основание тропы и ощупывая стыки каменных блоков…

– Вперед, – велел Ноттэ. – Смотри на скалу с плоской верхушкой, вон ту. До второго провала шагов семьдесят.

Хосе кивнул и зашагал куда более уверенно. Тропа поднималась к поверхности, идти становилось удобнее, и скоро все шлепали по колено в воде, недоуменно озираясь по сторонам и наверняка сознавая, что смотрятся сами для наблюдателя на берегу – воплощением чуда. Ведь по озеру идут, аки посуху…

Жажда зримого, принаряженного и приукрашенного чуда – удел невзрослых. Но даже обретая воистину сокровенное, люди редко принимают в сердце суть, и куда чаще довольствуются оболочкой, ритуалом. А стихии не откликаются на пустой ритуал: твердь давно молчит в ответ на призывы, вода лишь смеется голосами ручьев и ключей, но помнит установленные высшими сроки и дарует очищение в должный день… Люди подгадали праздники к нужному сроку, обрядили великий дар в пестрые одежды догм: если не спеть над водой, не прошептать верных слов, она не излечит. Хотя слова никогда не были важнее невысказанного, идущего от души. С огнем и того сложнее, – мельком подумал Ноттэ и прогнал мысли. Чуть задержался, высматривая приметы. Указал их Хосе и зашагал, снова занимая себя размышлениями.

Огонь – величайшее, ценнейшее свойство души. Не зря, упоминая веру, люди говорят о горении, свете и жаре. Огонь – движущая сила, он родится от единения. Высшие и этого не скрыли от людей, оставив до сих пор явным чудо, создаваемое в иной долине, далеко отсюда, на юго-востоке.

Чудо рождения живого огня… Он горит в ладонях, согревает, не сжигая. Это чудо упоминал старый учитель, утверждая в своих записях единство истинных верований, происходящих из общего корня. Слова учителя пожелали скрыть, мысли объявили ересью, но чудо вершится по-прежнему и подает знак. Зримое проявление высших сил ставят себе в заслугу и Башня, и иные верования: создать чудо нельзя в одиночку. Люди всякий год толпами стекаются в долину, желая приобщиться к свету. Плачут, истязают себя, морят голодом, свершают самостоятельно изобретенные «подвиги», называя так деяния разнообразные и не всегда разумные. И не исполняя главного: войны не прекращаются даже в день горения огня, хотя именно так и следовало бы воздать высшим уважение…

– Второй провал, – отметил Ноттэ, успев поймать охнувшего Хосе, когда тот погрузился в воду до шеи. – Запомни место. Отсюда два шага влево-вперед.

– Спасибо, понял, – прошептал гвардеец, оглядываясь и щурясь. – Скажите все же: дон Кортэ выживет? Не можем ведь мы так вот…

– Он нэрриха, этим все сказано. А ты человек, и этим тоже сказано немало, – усмехнулся Ноттэ. – Мы пытаемся спасти ваш род от повторения мора, косившего сто восемьдесят лет назад жизни, как траву… Новая пляска черной смерти сделает Сантэрию безлюдной на многие годы, тут Эо был прав. Он ошибался в ином. Люди умеют выживать. Смерть не решает проблем, наоборот – копит новые. Чем чернее и беспросветнее жизнь, тем зримее величие Башни, додумавшейся назвать смерть – избавлением и едва ли не радостью. Если мы хотим быть рядом с вами, оставаясь частью мира, мы должны помогать вам жить мирно, а никак не наоборот. Тогда однажды, – усмехнулся без особой надежды Ноттэ, – вдруг да нам повезет наконец, и вы повзрослеете хоть немного.

– Оказывается, фанатик здесь именно ты, – криво усмехнулся Энрике.

– Я даже не мечтатель, – отмахнулся Ноттэ, наблюдая, как плывет гвардеец. – Просто я начинаю видеть то, что прежде не мог… или не желал. Мы не спасаем мир и не совершаем чудо. Если ты надеялся на подобное, готовься к разочарованию. Мир велик, спасать его нашими жалкими потугами – дело для дураков… Но я не желаю углубления раскола. Если мы разуверимся в людях, а вы отторгнете нас, мир не рухнет. Люди переживут и эту чуму, и иные напасти. Да, с потерями и трудно, но переживут. А вот нэрриха станут частью прошлого, рознь вынудит нас уйти в горы или спрятаться под личиной подобия вам. То и другое разрушит еще одну связь высшего мира и живущих на земле. Случись такое, это будет печально. Ветер станет всего лишь ветром, но не дыханием высшего… Останется два-три дня, когда вода свята, огонь чист и твердь благословенна, будет и время хрустальной ясности воздуха. Но пока для вас существует большее, по крайней мере в отношении ветра.