Совершенство - Клэр Норт

– Не желаете ли чего-нибудь еще?

Пустая тарелка.

Кто-то съел мою еду, когда я мигнула, и теперь тарелка пуста, и я ответила: «Нет», – потому что я наелась, хорошо наелась, прямо до отвала, и болела голова, и было это

сейчас

которое было на два часа позже, чем

тогда

которое тоже было сейчас

которое умерло.

И женщина, чьи родители решили назвать ее Рэйнбоу, спросила:

– Еще кофе, милочка?

А я ответила стихотворной строкой из Байрона:

– И хотя ночь создана для лобзаний, тех лобзаний, что дню не видать, мы с тобой полуночных гуляний, милый друг, не должны продолжать.

Она ахнула:

– Ой, как это классно…

но какой-то мужчина наступил мне на ногу, и я рявкнула: «Пошел на хрен!» – а он скорчил гримасу и зашагал себе дальше.

И я снова проголодалась, но продолжала бежать, просто бежать, а утром Байрон спросила:

– Попробуем сегодня другое?

а я не помню, что сказала ей в ответ.

Какое-то

место.

Какое-то

время.

Я –

это время.

Это место, и моя голова

убивает меня.

Именно эти слова я написала у себя на ладони большими черными буквами.

Моя голова убивает меня.

Когда я написала эти слова?

Я оглядываюсь, и вокруг

темнота.

Этот момент, настоящее время, это мгновение, эта секунда, теперь она станет длиться вечно, как только я это пойму, не воспоминание, не нечто, вдавленное в прошлое, но вечное откровение, понимание того, что время не убывает, осознание того, что расстояние не может сократиться, и это

сейчас.

Сейчас.

Сейчас.

Когда я понимаю, что забываю.

Беспристрастность: поправка.

По-моему, какое-то время я знала.

Провал между познанием предмета и пониманием его. Между восприятием и верой.

Несомненно, время теряется, каждый день часы летят в бездействии

офисной рутине

поездках

канители и рисовании чертиков

смотрении в пространство

уборке

готовке

мытье

сне

список бесконечен, окаси, как сказал ученый, восхитительный, очаровательный, прелестный маленький списочек

прелестно хлопнуться ладошкой о ладошку, о, как забавно

Ты такой реальный, такой чудной, такой классный, такой

черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт

Я бегу.

Бегу, пока, наконец, не ловлю такси, и такси это везет меня к дереву, и из-под дерева я выкапываю пять тысяч долларов, а потом снимаю номер в мотеле рядом с автострадой сто один, «Эль Камино реаль», «Королевской дорогой», по которой когда-то ездили испанские монахи между приходами и индейскими племенами, а теперь дорогой из Калифорнии на юге до канадской границы на севере, идущей вдоль Западного побережья более чем на полторы тысячи километров.

черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт черт горелый горелый горелый черт черт

Владелец мотеля, всего лишь раз оглядев меня, осторожно произносит:

– Деньги вперед.

Я даю ему деньги.

– Документы есть?

Документов у меня нет.

– Вляпалась, что ли?

Никуда я не вляпалась. Он слышит мое британское произношение и колеблется. Обычное «опускание» клиентов – в порядке вещей и очень даже хорошо, но я иностранка, и кто знает, какие проблемы я могу навлечь?

Я кладу на стол еще немного денег, и больше он по этому поводу не высказывается, разве что бросает:

– Полотенца мы меняем только по вторникам.

В номере я рассматриваю свои ноги – они у меня в мозолях. Почти все свежие, но есть и старые. Как же далеко я забежала? В кармане у меня мобильный телефон, но я уже вытащила оттуда сим-карту, и черт меня подери, если я сейчас совершу эту ошибку.

Я принимаю ванну, обследую себя. Следы от уколов на руках, на лодыжках, на запястьях, на шее – а я вообще не помню, когда они там появились. С помощью зеркальца я исследую макушку, шаря пальцами в волосах, словно горилла, выискивающая вшей. Ну да, вон там, и еще вот тут, сзади – легкие припухлости в тех местах, куда вводились иголки, кто-то что-то вкалывал мне в мозги, а я-то думала, что я такая умная, такая умная и все контролирую, такая, зараза, умная, что всех перехитрю.

Я просматриваю фотографии, сохраненные на моем мобильном телефоне, нахожу фотки зашифрованного дневника Байрон и приступаю к работе.

Обрывки чужих жизней в мотеле у автострады сто один.

В однокомнатном номере по соседству – семья из трех человек. Он – коммивояжер, она подает картофель фри в автозакусочной. Он говорит: милая, дорогая, обещаю, на следующей неделе, на следующей неделе обещаю…

Она отвечает: я это уже слышала на прошлой неделе, и на позапрошлой, и на поза…

Любимая моя, я знаю, но у меня получится, я смогу достать денег…

– Ты все время так говоришь, – всхлипывает она, – всегда говоришь одно и то же.

Они цапаются до поздней ночи, а я лежу без сна, слушая их перебранки через картонную стенку.

В телевизоре – мужчина в ковбойской шляпе, тощий, как щепка, жилистый, как грузчик, тонкие усики подергиваются над верхней губой, длинные бакенбарды.

– Давайте рассуждать трезво, давайте посмотрим правде в глаза. Преступления совершаются темнокожими, это математика, это статистика. Так что если полиция захочет провести расовое профилирование, я скажу: да-да, это правильно, потому она использует всем известную истину, чтобы повысить нашу безопасность.

– ФБР утверждает, что почти семьдесят процентов преступлений в США совершается белыми.

– Нет, мне думается, вы найдете…

– …Однако более высокий процент темнокожих попадает в места заключения за аналогичные преступления…