Сингапурский квартет - Валериан Скворцов

Джеффри Пиватски внимательно следил за особо людными местами в мире, где делаются крупные ставки на любых играх, включая скачки и бои без правил. Три раза в год он прилетал и в Гонконг. Большие деньги делались здесь с особенно изощренной изобретательностью. Вот и тогда, десять лет назад, чутье его не подвело.

В стойлах с кондиционированным воздухом ипподрома Шатин, где в холе и неге обретались восемь сотен лучших лошадей из Америки и Австралии, в яслях трехлеток ветеринары обнаружили примешанный к моркови допинг. Кто подкладывал его в корм безвестным ещё лошадям в канун скачек?

Расследование побед в скачках молодых жеребчиков и кобылок, в результате которых были сорваны миллионные куши, вывело дознавателей на преступный сговор в конюшнях. Арестовали нескольких конюхов.

Когда судья после приговора огласил ещё и особое мнение о случившемся, Джеффри Пиватски не стал торопиться с собственной оценкой происшедшего. Первой все-таки пришла трехлетка, наличие допинга у которой не было доказано. Анализ крови не давал оснований определенно утверждать, что кобылку «подхлестнули».

Джеффри несколько раз просмотрел видеозапись того момента, в который кобылка совершила, как писал пресса, «исторический рывок». Его не покидало ощущение, что он смотрит на экран компьютера, где запущена игра «Скачки». Момент рывка очень уж напоминал выполнение электронной команды. Повадка лошади казалась неестественной, она напоминала Джеффри отклик механизма на поданный с пульта сигнал. И еще: Джеффри по Вьетнаму знал, насколько взаимопроникающи электроника и физиология человека. Почему не животного тоже?

Клео, как от литературы про полеты на Марс, отмахнулся тогда, в 1989-м, от догадки Джеффри, что на трехлетку ловко одели электронные удила. Стареющего бандита не интересовали абстракции, не приносящие осязаемой прибыли. А вот Бруно Лябасти, напротив, выделил в распоряжение Джеффри специалиста-психолога по методике ведения допросов.

Вдвоем они вылетели в Бангкок, где после скандала в конюшнях Шатин, по сведениям фирмы «Деловые советы и защита», в гостинице «Ориентал» несколько месяцев роскошествовал владелец трехлетки. Психолог несколько минут поплавал с ним в бассейне и завел разговор с наглостью правительственного детектива. Это входило в разработанный им после двухдневного наблюдения за лошадником «комплекс внутренней дестабилизации» подопечного. Далее посыпались сведения, достойные голливудского сценария…

Доктор ветеринарии Карл Розенбах, американец, приглашенный в Шатин на работу, оказался человеком с золотыми мозгами и золотыми руками. Лошадями он занимался исключительно в комплексе с их владельцами. По его мнению, владелец лошади и лошадь являются двумя организмами, существование которых поврозь лишено всякого смысла. Дорогостоящая и обожаемая лошадь, утверждал Розенбах, становится хозяином собственного владельца. Человек стремится сделаться животным больше, чем само животное человеком. То есть, ветеринар необходим, прежде всего, владельцу, а не лошади, ибо владелец решает вопрос приглашения ветеринара и размера его гонорара… Действенность профессиональной философии доктора Карла Розенбаха подтверждалась удивительными результатами его работы. Он ставил на копыта безнадежных пациентов.

Однажды благодарный клиент, которому Розенбах вернул с того света околевавшего призера, прибавил к гонорару четырехмесячного жеребенка. Вечером кобылка лежала на операционном столе, а к рассвету возле её надпочечника сидел небольшой кремниевый чип.

Потом, в баре, психолог объяснил Джеффри успех допроса доктора ветеринарии тем, что у того наличествовал «комплекс неразделенной гордости за выдающееся достижение». Этот комплекс вызревал в подсознании Карла Розенбаха несколько лет. Действительно, приходилось хранить операцию в тайне, пока кобылка, достигнув трехлетия, не принесла доктору восемь миллионов долларов в первом и последнем своем заезде. На кобылку поставил в тотализаторе только один человек — её владелец… Чтобы отвлечь внимание от своей лошадки, Розенбах и подложил допинг в ясли соперникам. Конюхи попали за решетку безвинно.

Джеффри не канителился с ветеринаром. Он потребовал имя и адрес инженера, сконструировавшего силиконовый чип и передатчик, с помощью которого ветеринар послал лошадке определенный сигнал. Розенбах колебался, но психолог заверил его, что выдача соучастника вовсе не означает, будто доктор и инженер непременно будут проходить по делу о мошенничестве на бегах в Гонконге.

Через день Джеффри, вернувшийся в Сингапур, разговаривал в крошечном кафе на Орчард-роуд с пятидесятилетним метисом, влачившим, как все завзятые игроки на бегах, полунищенское существование при хорошей профессии и искусных руках. Да, он инженер-электронщик. Да, чип сделал он. Да, воздействие на надпочечник импульсом в 65 милливольт вызывало в крови лошадки небольшой «адреналиновый шквал». Получив радиосигнал, она ощутила в себе такую прыть, что стрелой ушла вперед и выиграла.

Метис изъявил готовность сделать второй чип, если Джеффри, конечно, поможет с некоторым оборудованием. Но ждать результата придется все-таки три года, как и в случае с доктором Розенбахом, по рекомендации которого пришел господин Пиватски, а потому не мог бы господин Пиватски выдать некоторый аванс? Инженер высказал также готовность поделиться ещё одной, совершенно новой идеей, но тоже после выдачи аванса — скажем, в десять тысяч сингапурских долларов. Он мог бы показать чертежи, случайно захваченные с собой… Идея в том, что ящерицы, понукаемые радиоволнами, могут нейтрализовать контакты тревожной сигнализации в помещении, где находятся, например, интересующие Джеффри материальные ценности. Аванс, в общем-то, мог бы оказаться и в пределах семи с половиной тысяч…

Клео снова отмахнулся от доклада о любопытном изобретателе. А Бруно Лябасти послал к нему адвоката. В ресторане на острове Сентоза Бруно вручил инженеру аванс и пригласил явиться в контору фирмы «Деловые советы и защита». Из конторы изобретатель вышел с двумя удостоверениями личности, на которых были идентичные фотографии, но разные имена: на одном — Амоса Доуви, на втором — Ли Тео Ленга. Инженер подписал обязательство строго подчиняться личным инструкциям Бруно Лябасти, а также информировать его обо всем, что с ним происходит. Затем Клео Сурапато пристроил Ли Тео Ленга советником по техническим вопросам к русскому директору, осуществлявшему программу размещения московских кредитов, а Амос Доуви возглавил молодую посредническую фирму «Мосберт холдингс». Понятно, что это был один и тот же человек.

Впрочем, во втором случае у инженера не заладилось с бухгалтерией.

Аудиторский совет, состоящий из утвержденных Верховным Судом Сингапура банкиров и юристов, раз в году составляет заключения о положении дел в компаниях и финансовых учреждениях, о соответствии их деятельности законам и, как принято говорить, добросовестной и солидной деловой практике. Когда пришла пора компании «Мосберт холдингс» отчитываться перед авторитетным советом, у экспертов возникли сомнения относительно качественности операций этой фирмы.

Ли Тео Ленг, он же Амос Доуви, внимательно и с признательностью выслушал рекомендации и пожелания председателя аудиторского совета фирме «Мосберт холдингс». Выждав, когда седовласый и богатый джентльмен, возможно даже, более богатый, чем всемогущий хозяин Бруно Лябасти, выйдет из кабинета, он вытащил из магнитофона, вделанного в письменный стол, пленку с записями добрых увещеваний и отправился в здание «Банка четырех океанов».