Стеклянное лицо - Фрэнсис Хардинг

– Ты сказал, что с ней проблем не будет! – прошипела матрона. – Я отвернуться не успела, а девчонка уже пытается научить детей новым Лицам. Причем не из тех, что полагаются чернорабочим!

– И Лицо-то какое страшное! – подхватила старшая нянечка. – Щеки растянула, глаза выпучила. Я сама видела, пока она маску не надела.

– Этого больше не повторится, – заверил их Эрствиль, после чего схватил Неверфелл за руку и оттащил в угол. – Ты совсем головой не думаешь, Нев? Меня не было всего три часа! Ты должна была просто сидеть в маске, но тебе понадобилось пугать детей! Нянька видела что-нибудь, кроме того Лица, что ты скорчила? Они догадались, кто ты?

– Нет, не думаю, – тихо ответила Неверфелл. – Прости, но… я не могла учить детей покорности и послушанию. Я хотела дать им новое Лицо – для выражения грусти или злости. Только я не умею показывать Лица, поэтому просто растянула пальцами рот и оттянула кожу под глазами… Понимаю, я стала похожа на раздавленную лягушку, но это лучше, чем ничего! К тому же такому Лицу можно научиться самостоятельно, без помощи масок и создательниц Лиц. Нужны только пальцы.

– Разумеется, ты же у нас леди Щедрость с тысячей лиц, – язвительно процедил Эрствиль. Слова Неверфелл остро напомнили ему о собственном жалком наборе. – Ты не забудь, что я шеей ради тебя рискую. И подобные шуточки нам с тобой могут стоить жизни. А теперь помолчи и послушай, что я узнал.

Поколебавшись, Эрствиль пересказал Неверфелл все, что ему удалось выяснить об убийствах в Рудниках.

– Все это дурно пахнет, но я не могу понять почему. Все убийцы чернорабочие, все жертвы – тоже. Двое признались, у остальных есть свидетели. И убийства не похожи друг на друга.

Странно было видеть Неверфелл в маске, совсем как в старые добрые времена в сырных туннелях. Но теперь Эрствиль знал, что там, под деревом, ее лицо меняется с калейдоскопической скоростью.

– А! – вдруг воскликнула Неверфелл. – Я поняла! Послушай, Эрствиль, мы с тобой копали не в том направлении, как и следовательница Требль. Мы искали жертв яда, которые сошли бы с ума и покончили с собой – совсем как великий дворецкий. Но яд поразил не жертв, Эрствиль! Отравлены были убийцы. От яда у них помутился рассудок, и они внезапно напали на своих близких. А для великого дворецкого не было никого ближе, чем сам великий дворецкий, потому что две половины личности жили в одном теле. Кто-то подсыпал яд в мотыльковое печенье, Правый глаз и Левый сошли с ума – и попытались убить друг друга.

Долгое время Эрствиль молчал. Его нисколько не волновала судьба великого дворецкого. Но он думал о женах чернорабочих, их родителях и детях – всех, кто себе на горе оказался не в то время не в том месте и принял смерть от самого родного человека.

– Это хуже всего, – только и сказал он. – Тут, внизу, у нас нет никого, кроме друг друга. Мы все тянем одну лямку, плечом к плечу. Одно дело, когда нас убивают придворные. Но… натравливать нас друг на друга… – Эрствиль запустил пальцы в волосы. – Я передумал. Насчет свержения Максима Чилдерсина. Если я могу сделать хоть что-нибудь, бросить хоть крохотный камешек на весы, я в деле. Мне плевать, что весь мир у него в кубке, я хочу увидеть его голову на пике. И думаю, таких, как я, здесь наберется немало.

– Ты что, хочешь рассказать остальным?.. Уверен, что это безопасно? – взволнованно спросила Неверфелл.

– Про тебя я рассказывать не буду, – успокоил ее Эрствиль. – Только про яд. И нет, это совсем не безопасно. – Он мрачно покачал головой. – Но нам нужна помощь. Так что придется рискнуть.

Потом он вздохнул и неуверенно посмотрел на Неверфелл:

– А ты можешь научить меня лягушачьему Лицу? Думаю, мне все-таки пригодится Лицо для злости.

На первый взгляд все чернорабочие похожи, как угли в печи. По крайней мере они изо всех сил старались, чтобы так и было. На протяжении веков любой, кто проявлял задатки лидера или оратора, исчезал в застенках Следствия. И потому чернорабочие научились подражать безликой массе.

Но любая информация, поступавшая в Рудники, распространялась неуловимо и молниеносно, как капля чернил растворяется в воде. Так весть о том, что великого дворецкого отравили, а чернорабочих заставляли убивать друг друга, в считаные часы достигла самых темных окраин. В Нижнем городе подспудно закипала злость, незаметная чужому глазу. Она распалялась, подобно специи, которая не чувствуется в первой ложке рагу, но затем взрывается пожаром на языке.

Первые признаки можно было заметить среди мальчишек-посыльных, этой оборванной монеткохваткой братии. От пристального наблюдателя не укрылось бы, что они все чаще сбивались в стайки – и разлетались, едва заслышав чьи-то шаги. Если бы кому-нибудь удалось подобраться поближе и застать их врасплох, он бы увидел, как они оттягивают кожу под глазами, превращая лицо в жуткую маску.

Но сильным подземного мира было недосуг прислушиваться к перешептываниям детей из рабочих кварталов, так что эта перемена, как и многие другие, осталась незамеченной. Конечно, если бы они знали, что упомянутые дети теперь ловят каждое не предназначенное для чужих ушей слово и вскрывают послания, которые должны передавать из рук в руки, они повели бы себя совсем иначе…

– Придворные в основном заняты тем, что пытаются друг друга прикончить. – Мальчишка-посыльный с песочными волосами дернул плечом. – На старого Чилдерсина покушались уже четыре раза – и ни единой царапины. Даже перчаток не запачкал. Зато враги его мрут как мухи. Слышала про Гандерблэков? Испарились – в буквальном смысле слова. Говорят, их погубило дикое черное Вино, над которым они работали. Поглотило тела и души. От всей семьи остались только одежда, волосы, ногти – и кучки пахучего синего порошка.

Неверфелл кивнула и мысленно добавила рассказ мальчишки к той информации, что им удалось собрать. Последние дни посыльные то и дело заглядывали в ясли, чтобы сообщить ей о последних событиях – и в особенности о том, что касалось Максима Чилдерсина. Их всех приобщил к делу Эрствиль. Про Неверфелл он объяснил, что та прячет лицо из-за страшных шрамов и помогает ему в расследовании, вот почему все новости нужно передавать ей.

Судя по всему, Чилдерсины стремительно укрепляли свои позиции – и сводили счеты со старыми врагами. Неверфелл с растущей тревогой подумала о Зуэль, которая осталась одна в этом волчьем логове.

– А про следовательницу Требль что-нибудь слышно? Говорят, ее убили при помощи хищного паштета.

– Ничего подобного, хотя кто-то и в самом деле попытался. И это было уже двенадцатое покушение после смерти великого дворецкого. Из-за него она на день ослепла и окончательно поседела. Ходят слухи, что паштет принес кто-то из следователей. Но выяснить, на кого он работал, так и не удалось. Впрочем, Требль уже оправилась и вернулась к работе. По ней и не скажешь, что она чуть не умерла.

И еще одно. Ты вроде спрашивала про создательницу Лиц, мадам Аппелин? Я знаю кое-кого, кто знает одного человека, который кое-что знает про нее. Но он боится. Сказал, что будет говорить только с тобой. И меньше чем за двадцать пять яиц даже рта не раскроет.