Крест на башне - Андрей Уланов

Странно, но у меня от этих ее тихих слов отчего-то горло комом перехватило. Рванул ворот, прокашлялся кое-как…

— Пойдем, — говорю, — осмотрим наши владения… баронесса.

Следующая комната была… Не знаю я, как это правильно называется… в общем, мастерская, в которой художники работают. Подставка для картин, чехлом небрежно накрытая, рядом на табуретке полдюжины кистей разных, доска овальная, вся засохшей краской измазана, баночки в три ряда. Вдоль стены — рулоны.

Я чехол приподнял… забавно… думал, будет чего-то яркое, разноцветное — такая ведь уйма красок под боком. А оказалось, — только черные штрихи на белой бумаге. Портрет чей-то неоконченный… я даже не понял сначала, парень это или девушка, потом сообразил, что все-таки паренек, просто юный еще совсем, моложе меня, ну и лицо красивое, тонкое. Даже не паренек, мальчишка, только взгляд у него не по-детски серьезный.

Стаська тихонько подошла, стала рядом, прижалась щекой к плечу.

— Как думаешь, — вздыхает, — где он сейчас?

— Где-то… а может, — стукнуло мне чего-то в голову, — это вообще не живой человек, а выдумка. Абстракция. Принц из сказки. Вон, посмотри — на заднем плане море с парусником, а ведь тут до ближайшего моря…

— Нет. Он настоящий.

Мне на какой-то миг даже обидно стало. Потом опомнился — к кому ревновать? Портрету неоконченному? Нескольким штрихам черным по белому? Бред.

Накинул чехол обратно.

— Ну что, — говорю, — продолжим экскурсию? — Дальше кухня была. Аккуратная такая, чистенькая, на стене напротив плиты — натюрморт фруктово-овощной: яблоки, груши, бананы, на флангах картошка тихонько пристроилась, в центре кокос возвышается, а за ним, в резерве, еще чего-то большое и оранжевое маячит… И прорисовано это все так натурально и, главное, аппетитно, что у меня сразу рот слюной наполнился. Ну и мысли соответствующие: за соседним забором вроде бы теплицы какие-то виднелись, а кусты во дворе, справа — как бы не малинник…

А вот аристократочка моя на произведение искусства внимания почти не обратила, зато живо заинтересовалась посудиной какой-то непонятной, на подставке. Крышку приподняла, принюхалась…

— Невероятно, — улыбается радостно, — Эрик, ты не поверишь, но в этой турке — натуральный бразильский кофе.

— Точно. Не поверю.

Натуральный кофе, не эрзац, я и пробовал-то несколько раз в жизни. Последний раз — за полгода до войны.

— Поверишь-поверишь, — смеется Стаська, — когда сварю.

Вышли в коридор… Стаська направилась, было, к лестнице на второй этаж и вдруг замерла, словно на забор невидимый наткнулась, и уставилась в одну точку на стене.

Я подошел, глянул — доска как доска. Только когда пригляделся, заметил: ряд черточек, почти неразличимых. Похоже на зарубки снайперские, только уж больно неравномерно…

— Что это?

— Рост, — шепчет Стаська, а в уголках глаз слезинки искрятся, — надо прижаться к стенке, плотно-плотно, черкнуть поверх макушки — а потом поворачиваешься и смотришь, насколько ты выросла… я так часто делала… весь косяк исчеркала…

И — я даже опомниться не успел — уткнулась в лацкан куртки и ка-ак разревется в три ручья. Ну что тут сделаешь? Обнял ее… неловко как-то, берет стащил, в волосы пушистые ладонью зарылся…

— Милая, — шепчу, — ну что ты… перестань, пожалуйста. Стась… любимая… ну хочешь, унесу тебя сейчас отсюда, а потом проедем сквозь этот домик на зверике… три раза.

— Нет, — всхлипывает малышка, все еще носиком в куртку зарывшись, — не надо. Он хороший… дом. Он очень хороший… а я — справлюсь. Сейчас… справлюсь.

Кое-как успокоилась, отодвинулась. Я из кармана платочек — тот самый, с вышивкой и кружавчиками по углам! — достал, обтер ей мордочку заплаканную, высморкаться заставил.

— Так-то, — говорю, — лучше. Еще б улыбочку, и вовсе бы стала похожа на правильного имперского панцерника, а не на гимназисточку, мыша увидавшую.

Улыбнулась.

Когда поднялись на второй этаж, у меня дух захватило. Вдоль всего коридора, прямо как в галерее какой-нибудь — картины. Всякие: большие, маленькие, с пейзажами разными, портреты, а несколько — вообще непонятно что, мозаика из кубиков. Я перед одной минут пять стоял, всматривался, думал, может, эффект какой проявится, изображение скрытое? Не проявилось. Видно, как-то не так смотрел, хотя до сих пор на зрение жаловаться повода как бы не было — со стереодальномером управляюсь вполне.

Потом еще на один рисунок залюбовался — зимний лес на нем был, елки заснеженные, синие, а на переднем плане — рысь. Изумительно просто прорисована, совсем как живая — уши прижаты, пасть оскалена, спину выгнула… Глядишь, и в ушах шипение раздается, и кажется, вот-вот распрямится и с диким мявом своим, когти растопырив, вылетит из картины сюда, в коридор.

Насилу оторвался, шагнул к следующей, и тут меня Стаська из комнаты окликает.

Сунулся в проем — смотрю, стоит моя принцесса перед тумбочкой у окна, обхватила сама себя за плечики, и вид у нее, словно призрака увидала. Подошел тихонько, приобнял, заглянул поверх плеча — ага…

На тумбочке этой фото стояло. Небольшое такое, черно-белое, десять на двенадцать, в белой плексигласовой рамочке. И на этом фото — трое. Слева мужчина лет за тридцать, с короткой круглой бородкой, в мешковатом свитере и берете, только не в таком, как Стаськин штурмшютце, а плоский блин набекрень. Справа — чуть помоложе, в форме… погон толком видно не было, но я прикинул, и решил, что явно не ниже штабс-капитана господин офицер, а скорее — выше. Было в нем что-то эдакое… командно-штабное — не командуют такие ротами на передке, да и в штабах повыше не карандаши генералам очиняют.

А третий… третьим, в центре между ними, был тот самый мальчишка с рисунка внизу. На фото он еще младше выглядел — ну да, наверное, снимали год назад, а то и больше. И все трое улыбались, а парень вдобавок и еще и махал рукой фотографу… счастливые…

Мне, — не знаю с чего, — сделалось вдруг жутко неловко. Словно я снова подросток на потрепанном велосипеде, заглядываю в окно особняка на кусочек чужой, такой непохожей на мою жизни — счастливой жизни… ей-ей, дешевые порнооткрытки мы с конопатым Фрицем разглядывали с куда меньшим пиитетом.

Мы стояли так несколько минут. А потом Стаська медленно, как во сне, протянула руку и перевернула фото, припечатав его лицевой стороной к тумбочке, — и наваждение сразу спало.

— Пойду вниз, — голос у нее, правда, был все еще неестественно ровный, — попробую все-таки заварить нам кофе, хорошо?

— Угу, — киваю, — я тебя здесь подожду. — Убежала.

Я на кровать присел, осмотрелся.

Комната была небольшая, вдобавок со скошенным потолком, но как по мне — вполне себе уютная. Я решил, что в ней как раз офицер жил, тот, что на фото справа стоял. Сабля на ковре, над кроватью. На стене слева от окна — портрет Главковерха ихнего, Корнилова, уменьшенная копия тех, что в присутственных местах вывешивают. А напротив… я сначала мельком глянул, потом встал, внимательнее присмотрелся… ну да, наша, кайзеровская форма, старого, правда, образца, чуть ли не начала века. И подпись — фон Шлиффен, Альфред фон. Интересно…