Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

– Правильно, – резко пожимает плечами Това, – я не собираюсь их обременять. Нельзя использовать детей ради собственных нужд.

– Но вы настолько не хотите их обременять или «использовать», что жертвуете совершенно естественной для матери потребностью в их любви и чувством того, что вы им необходимы.

Това на мгновение поднимает глаза на Нири и опять опускает голову.

– Вы не позволяете себе насладиться близостью, потому что боитесь цены, которую, возможно, вам придется заплатить. По-вашему, именно потому, что вы очень любите своих детей, вам лучше всего держаться от них на расстоянии. Так, по-вашему, вы их защищаете.

Не отрывая взгляда от пола, Това согласно кивает.

– Знаете, что я думаю?

Това поднимает глаза, ожидая продолжения.

– Очень может быть, что Ширли не понимает до конца, что происходит. Она, конечно, чувствует, как вы от нее отдаляетесь, но, очень в вас нуждаясь, не представляет, что делаете вы это из любви к ней и для ее же блага. Вместо этого в ней растет ощущение, что вы стали холодной и чужой. Вот вам и тупик!

Маргалит, ласково по-матерински улыбаясь, наблюдает, как Това вынимает из своей бежевой сумки белый носовой платок и осторожно прикладывает его к влажным от слез щекам.

– Я хочу вам кое-что сказать, Това, – обращается она к ней, и Това поднимает на нее усталые покрасневшие глаза, – ваш внук и внучка Орны родились с разницей в пару дней, и Орна принесла сюда торт. Вы сказали нам о рождении внука, только когда встреча уже началась, и добавили, что тоже хотели принести угощение, но не успели, помните?

Това молча опускает голову, и Маргалит продолжает:

– Я помню, что уже тогда очень удивилась, как у вас хватило выдержки молчать целых пятнадцать минут и рассказать нам об этом только после того, как все заняли свои места. Еще, честно говоря, я не очень поверила, что вы действительно хотели отметить с нами это событие, так как вы, по-моему, всегда выполняете то, чего по-настоящему хотите. У меня было ощущение, что это всего лишь оправдание, но вот оправдание чего, я тогда не поняла. Потом я об этом больше не думала, а вы через неделю выполнили свое обещание; пирожные были классные – стоило ждать!

– Как вы понимаете это сегодня? – прерывает ее Нири. – Почему Това не спешила поделиться с нами новостью о рождении внука и угощение принесла только через неделю?

– Именно так, как она сама это объяснила. Това говорит, что она боится быть с кем-то в близких отношениях, так как уверена, что рано или поздно это закончится слезами. Поэтому избегает близости. Когда человек делится с кем-то своей радостью и еще приносит угощение, чтобы это отпраздновать, между ними устанавливаются дружеские отношения, не так ли? – Маргалит поворачивается к Тове. – А вы, судя по всему, боялись признаться самой себе или намекнуть нам, что нас – я имею в виду нашу группу – что-то связывает, что между нами существует настоящая искренняя связь. Знаете, когда я почувствовала, что вы действительно приглашаете нас разделить вашу радость? Не тогда, когда вы рассказали нам о рождении внука, а через неделю, когда вы испекли торт. Вы в этот торт как будто вложили частичку себя; я почувствовала… Я, правда, была очень рада за вас.

Маргалит обводит взглядом притихшую группу и неожиданно весело заключает:

– В тот вечер я вернулась домой и даже сообщила мужу, что у нас в группе прибавление.

Женщины улыбаются. Това вздыхает.

– Вы очень похоже все обрисовали. Я, конечно, не занималась самоанализом и не обдумывала каждый свой шаг, но в целом мне знакома эта нерешительность по разным другим случаям, когда я хочу кому-то что-то предложить, но тут же себя останавливаю – а вдруг я навязываю им свою близость, и это все испортит. Точно, как эта история с тортом. Орна все делала с такой легкостью и уверенностью, а я на ее фоне выглядела скованной и зажатой.

– Ну так вам было удобнее – сделать это еще через неделю, – пожимая плечами, с улыбкой говорит Клодин.

– Да, и я чувствовала, что все по-настоящему радуются, и я никому не навязываюсь!

На смену сосредоточенному напряжению приходит веселое оживление; женщины, улыбаясь, переглядываются, двигают стульями, устраиваясь поудобнее.

Рут достает бутылочку с водой и, отпив, обращается к Тове:

– Вы постарались исправить установившиеся между нами отношения, и вам это удалось. Что же касается всего остального, я вас очень хорошо понимаю. Судя по вашим словам, вы видите в сближении две опасности: во-первых, что «заразите» еще кого-то своими отрицательными мыслями и все ему испортите, а во-вторых, что вас раскритикуют, осудят или отвергнут; поэтому вы предпочитаете держаться на расстоянии.

Я хочу сказать, что я вам «со-чувствую», то есть чувствую так же, как и вы!

Она делает еще глаток, ставит бутылку возле ножки стула и, тяжело вздохнув, продолжает:

– Мне тоже хорошо знаком этот танец «шаг вперед – два назад». Когда Талья была беременна, она как-то спросила меня, где я собираюсь ночевать, когда буду приезжать к ней после родов. Обычно, когда мы приезжаем к ним на выходные или на праздники, мы снимаем комнату по соседству, так как у них совсем нет места. Сначала я по привычке ответила, что найду комнату, но потом вдруг подумала: а в чем дело? Что случится, если я несколько дней посплю у них в гостиной? Она как будто решила удостовериться, как будто давала мне понять: «Ты не будешь участвовать в моей жизни больше, чем я посчитаю нужным». Мне тогда стало очень больно, но я решила смолчать. Я и дальше буду молчать; я рассказываю это впервые и только здесь, даже муж ничего не знает и знать не будет.

– Что именно вы почувствовали, когда Талья задала вам этот вопрос? – спрашивает Нири.

– Я… почувствовала себя отвергнутой, – медленно подбирает слова Рут. – Ощущение, что Талья, в принципе, говорит мне: «Я хочу с самого начала обозначить четкие границы, чтоб ты не думала, что сможешь быть тут слишком долго, что теперь это и твое место». Она поставила рамки там, где это было совершенно не нужно: я ведь в любом случае не собиралась селиться у нее. Понятно, что она испугалась, как это все будет – а вдруг я расположусь у нее надолго или… Короче, я хорошо знаю, о чем говорит Това: когда обе стороны боятся сблизиться, чтобы не обжечься. С этой точки зрения, мне действительно очень подходит, что мы живем далеко друг от друга.

– То есть расстояние вас оберегает. В вашем случае расстояние не только душевное, но и физическое. Вы тоже опасаетесь цены, которую можете заплатить за близость, – заключает Нири, попеременно глядя то на Рут, то на Тову.

– Да, – соглашается Рут, – и все же, по-видимому, мне по-настоящему трудно позволить ей отдалиться или полностью отделиться от меня. Это правда, что физическое расстояние играет в мою пользу. Я не испытала, как это, когда живут рядом с мамой и мама принимает участие во всем и даже едет с тобой в больницу. Не пробовала – не знаю. Но если бы Талья жила возле меня, а я бы не принимала достаточного, по ее мнению, участия, то наши отношения, я не сомневаюсь, были бы испорчены. А может, я бы даже впала в крайности, как Орна, которая слишком вмешивается, или как Това, которую, наоборот, обвиняют в полной безучастности. Поэтому я предпочитаю видеть в сложившейся ситуации только положительные стороны. Я не нахожусь рядом с ними изо дня в день, и ребенок не будет расти у меня на глазах – я не стану «дежурной» бабушкой. Это и хорошо, и плохо. То есть, с одной стороны, это меня огорчает, а с другой – позволяет продолжать привычную жизнь, когда с меня ничего не требуют и не предъявляют претензий. Расстояние предохраняет нас от чрезмерного вмешательства.