Летняя королева - Элизабет Чедвик

Алиенора пробыла в Палермо три недели, прежде чем отправиться в Потенцу, где ее ждал Людовик. Она бы предпочла не видеть его и не разговаривать с ним больше никогда, но, раз им предстояло составить совместное обращение о расторжении брака, ничего другого не оставалось, как отправиться к мужу. Это причиняло ей физическую боль, и когда Людовик обнял ее, заявив, что для него большое облегчение видеть ее снова, она едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть его на виду у всех.

– Для меня единственное облегчение – это то, что мы можем теперь вместе отправиться в Рим и расторгнуть наш брак, – процедила она сквозь зубы. – И больше ты не будешь меня ни к чему принуждать.

Людовик даже обиделся:

– Я едва мог уснуть от беспокойства за тебя.

Алиенора недоверчиво вскинула брови. Королева не сомневалась в его словах, ей только не верилось, что именно она послужила причиной его бессонницы. Скорее всего, он волновался за себя… Стоя по другую сторону Людовика, Тьерри де Галеран изо всех сил старался не скорчить презрительную гримасу, но ему это плохо удалось.

– Во всяком случае, давай для начала выслушаем, что скажет папа, – заявил Людовик. – Мы должны руководствоваться только святым законом Господа. – Он подвел за руку Алиенору к дивану и велел слуге налить в хрустальный кубок вина.

Тьерри остался стоять позади короля.

– Мы все были глубоко потрясены, узнав о смерти принца Антиохии, – холодно произнес тамплиер. – Он храбро сражался, насколько мы знаем, пусть даже навлек на себя смерть из-за собственной глупости.

Алиеноре показалось, будто Тьерри повернул нож в ране. За внешней холодностью и учтивостью он скрывал неуемную ненависть, но королева не уступала ему в этом.

– Если бы мы не нарушили обещания помочь ему, он бы не оказался в такой ситуации, – заявила она. – Я считаю вас ответственным.

– Меня? Полно, мадам. – Тьерри поклонился с кривой усмешкой. – Это не я послал его в пустыню, чтобы разбить лагерь на открытом месте. Он поступил так по собственному усмотрению, – видимо, сказались плохие командирские навыки.

– В Дамаске вы тоже не показали себя блестящим воином. Если бы вы двинулись на Алеппо, мой дядя сейчас был бы жив.

– Алиенора, ты ничего не смыслишь в военном деле, – предостерег ее Людовик.

– А ты смыслишь? Я только и вижу твои поражения в войнах одно за другим, а все потому, что тебя водят за нос твои так называемые советники. Совсем не обязательно быть мужчиной, чтобы разбираться в стратегии. Ты не оставил моему дяде ни одного шанса. Его кровь на твоих руках.

Людовик вспыхнул от таких язвительных нападок. Тьерри сжался, словно его укусила змея.

– Прошу прощения, – сказал он. – У вашего дяди был шанс, но он его упустил, и это стоило ему головы. В буквальном смысле. Эмир Шукира, насколько я понял, снес его голову с плеч, ее бальзамировали и отвезли в серебряном ларце багдадскому калифу в качестве трофея.

Алиенора вскочила и выплеснула вино из бокала прямо в лицо Тьерри.

– Ах ты, ублюдок! Убирайся вон, немедленно! Да как ты посмел!

Тьерри пронзил ее убийственным взглядом:

– Извините, мадам, я думал, что вы знаете все детали.

– В таком случае нечего было теперь их упоминать, если только не хотелось позлорадствовать.

– Тьерри, оставь нас! – велел Людовик. – Ступай, утри лицо.

Де Галеран поджал губы, поклонился королю, бросил недобрый взгляд на Алиенору и вышел.

– Зачем ты держишь его при себе? – Алиенору трясло. – Он отравляет ядом все, до чего дотрагивается. Ты позволяешь ему нашептывать тебе на ухо. Он спал в твоей палатке и в твоей постели все то время, что мы провели в походе, тогда как мне вход в твою палатку был заказан.

– Он заботится о моем благополучии так, как тебе даже не понять, – ответил Людовик, и в его голосе прозвучала холодность.

– Вот в этом ты действительно прав, – с горечью бросила Алиенора. – И тем самым он преуменьшает твою роль короля и тем более мужа. Благодаря его советам ты принял решение пойти войной на Дамаск, а другие поплатились за это. Ты только и потерял что последние остатки репутации. Всем теперь ясно, что никакой ты не предводитель войска. Мой дядя останется в памяти людей как герой, а тебя запомнят слабаком, который под чужим влиянием метался из стороны в сторону. Что касается меня, то я никогда не прощу тебя за те решения, что привели к его смерти. Никогда, сколько буду жить.

– Мадам, довольно! – Людовик расправил плечи. – Вы удивляетесь, что я запретил вам появляться в моей палатке, – так посмотрите на свое поведение. Я-то думал, что найду вас настроенной на примирение после всего, что нам выпало пережить во время путешествия, но это явно не тот случай.

– С чего вдруг вы так подумали, сир? – Внезапно она почувствовала, что осталась без сил от безысходности всего происходящего. – Ни один из нас не изменился. Я не желаю больше продолжать этот разговор. Я буду молиться за душу моего дяди, чтобы она нашла успокоение. А мне успокоения ждать не приходится.

Алиенора ушла, а он так и остался стоять в комнате, сжимая и разжимая кулаки. За дверью поджидал Тьерри, намереваясь вернуться к Людовику. Он успел вытереть лицо, но волосы впереди остались мокрые, и от него разило вином. Алиенора боялась его и в то же время ненавидела.

– Вы не заслуживаете никакого милосердия за то, что сделали! – воскликнула она срывающимся голосом. – Бог все видит, и Он вас еще осудит.

Тьерри поклонился с циничной помпезностью:

– Как и всех нас. Я не боюсь Божьего суда, ведь все, что я сделал, – защищал моего короля и служил моему Богу.

– Воистину, вы больны душой, и поступки ваши такие же, – сказала Алиенора.

Он метнул в нее взгляд, пропитанный ядом:

– Думайте что угодно, мадам, а я знаю, что́ Бог рассказывает мне про змия и вавилонскую блудницу. Король ко мне прислушивается. А какая власть у вас?

Он вошел в покои Людовика и прикрыл за собою дверь.

Алиенора сжала кулаки. Она дрожала от гнева, позора и горя. Почему только ей пришлось узнать о дядиной судьбе из уст Тьерри? Теперь его смерть всегда будет связана для нее со злорадством тамплиера. И не следовало ей сейчас стоять здесь, пока Людовик и Тьерри закрылись вместе. Хотя, с другой стороны, если Тьерри не заслуживал милосердия, то он и Людовик, безусловно, заслужили друг друга, – а она заслуживала лучшего.

Папа Евгений наклонился вперед на стуле, отчего стал казаться еще меньше ростом, крепко сжал руки и вперился взглядом в Алиенору. Это был тщедушный человечек, похожий на серую мышь в великолепном епископальном одеянии.

– Ваше преосвященство, я готова выслушать ваше решение, – произнесла Алиенора.